Pic Навигация
Pic Поиск
Pic Статистика

Pic

О времени и о себе

Война в моей жизни

Добавлено: 2016-09-13 22:23:13

+ - Размер шрифта

В наше время война 1941-1945 гг. - для многих уже далекое прошлое. Забываются трагически погибшие родственники, мало кого волнуют судьбы оставшихся в живых – немногочисленных ветеранов Великой отечественной войны. Сейчас уже их (ветеранов) можно просто пересчитать по пальцам. Но, как известно, без прошлого нет и будущего. Как же обойтись без истории страны и своей собственной семьи?! Благо, в каждом доме еще сохранились письма, записки, воспоминания о событиях тех лет, и значимость их сегодня просто бесценна. Для меня, к примеру, настоящим откровением стали записки недавно умершего отца...

Pic
А. Кабо (1926-2016). Фото из личного архива
А. Кабо

Осенью 1941-го года уже вовсю шла война. Но до юга России она добралась как-то не сразу, и наши московские родственники (семья дяди), посчитав, что в столице уже небезопасно, перебрались к нам в Ростов-на-Дону, чтобы вместе пережить нелегкие времена. Сентябрь начался обыденно. Я, едва окончив («на отлично»!) седьмой класс средней школы, подал документы в Ростовский авиационный техникум, и как ни странно, сразу же был зачислен на первый курс и даже назначен старостой группы (тогда эта должность почему-то называлась «академработник»).

Меня грела мысль сразу стать взрослым (на самом я был в техникуме единственным школьником!) и вместе со всеми остальными постигать основы высшей математики. Неожиданно одним из моих любимых учебных предметов оказалась и русская литература, которую увлекательно вел в этом учебном заведении импозантный седовласый преподаватель.

Одним словом, я тогда с головой окунулся в беззаботную студенческую жизнь, которая продолжалась (увы!) всего около месяца. А потом всех нас (студентов и преподавателей) стали почти ежедневно снимать с занятий на рытье окопов, а где-то в первой декаде октября объявили, что занятия прекращаются, так как немецко-фашистские войска уже совсем рядом. Дальше оставаться в Ростове становилось опасным.

Как мама спасла нас от верной гибели.

Моей маме, работавшей в одном из военно-полевых госпиталей в пригороде Ростова (судя по фотографии тех лет, она была тогда в звании майора медицинской службы), было известно еще кое-что: маршал Буденный подписал приказ о сдаче города. И она бросилась нас спасать. Маме удалось на 24 часа отпроситься с работы и собрать нас в дорогу. Насушить сухарей, упаковать теплые вещи. И что немаловажно - оставить нам свой аттестат офицера советских войск. Благодаря этому документу мы во время нашей эвакуации ежемесячно получали 400 рублей, что в полном смысле слова спасало нас от голодной смерти.

Но другие наши родственники пожелали остаться. На юге России еще помнили, как лояльно вели себя немецкие солдаты и офицеры в Первую мировую войну, и считали, что советские газеты и радио намеренно, в пропагандистках целях, нагнетают всяческие страхи, в том числе и о том, что фашисты убивают евреев на захваченной ими территории.

Многим было страшно покидать теплые насиженные места. И вскоре они погибли. В том числе и все наши родственники: бабушка со стороны матери, обе мои тетки (мамины сестры) и моя вторая бабушка со стороны отца. Они были расстреляны в печально известной Змеиной балке на окраине Ростова-на-Дону.

А мы вшестером (отец с двумя своими сыновьями, а также семья моего дяди) на следующий же день отправились на ростовский железнодорожный вокзал. Я нес в руках мешочек с сухарями. С трудом - в ужасной давке и толчее - купили билеты. На перроне нас дожидался небольшой пассажирский состав из нескольких вагонов летнего типа. Вероятно, раньше его использовали только для пригородного сообщения.

Все наше «путешествие» состояло из сплошных испытаний – больших и малых. Они начались уже при посадке на поезд, когда, к нашему большому огорчению, у меня вырвали из рук мешочек с сухарями. Следующая «неприятность» случилась через несколько часов: наш поезд разбомбили с самолётов. К счастью, человеческих жертв тогда не было, но от легких вагонов почти ничего не осталось. Через несколько часов объявили, что подадут следующий состав. Но он оказался намного хуже предыдущего - из открытых железнодорожных платформ. А ехали мы все время в северном направлении. И, естественно, - чем больше удалялись от родных мест, тем холодней становилось.

Часто шёл снег. Одеты мы были, мягко говоря, «не по сезону», поэтому отчаянно мерзли, и многие (я в том числе) обморозили себе руки и ноги. Еды было мало, а главное – мы толком не знали, куда нас везут и когда закончатся наши мучения. С каждым днем по мере продвижения нашего поезда вглубь Сибири пассажиров в нем оставалось все меньше и меньше. Наконец очередь дошла и до нас: на одном из полустанков все наше семейство (нас с отцом и братом, а также дядю, его жену и их маленькую дочку) усадили на грузовую машину и отвезли в город Малмыж (Кировская область, сравнительно недалеко от Казани).

Pic


Что это был за город? Приблизительно такой же описан в книге А. Лебедевой «Мальчик из Уржума» (жизнеописание молодого С.М. Кирова,): лес со всех сторон, ужасно суровая зима, морозы до пятидесяти и более градусов. Работать практически негде - несколько сельскохозяйственных и лесоперерабатывающих предприятий.

Наша жизнь в эвакуации


В эвакуации всех принудительно (то есть распоряжением местных властей) «подселяли в порядке уплотнения», как это тогда называлось, к местным жителям. Вот и нас тоже определили к одной пожилой женщине, жившей в небольшом деревянном домике на окраине Малмыжа. У нее было две комнаты, одну из которых - побольше и рядом с печкой - занимала сама хозяйка (месторасположение печки в суровую зиму имело большое значение!). Мы вшестером расположились в комнате поменьше и подальше от тепла.

Жаловаться, конечно, не стоит: тогда, в войну, всем жилось нелегко. Но местным жителям было всё-таки полегче: у кого-то были сад или огород, другие держали скот, птицу или пчёл… А мы практически голодали: наш завтрак, обед и ужин состояли только из хлеба – по 400 гр. в день на каждого. При этом хозяйка дома на своей половине что-то специально громко (как нам казалось) кушала, целыми днями пила чай, и чтобы, не дай бог, нам не достался оставшийся в самоваре кипяток – с шумом выливала его на улицу, при каждом удобном случае демонстрируя, как она недовольна навязанными ей жильцами.

Стоимость выданного нам хлеба вычиталась из воинского аттестата моей мамы. Получается, что мы, все шестеро, жили на те самые 400 рублей, которые она сумела нам оставить. Этих денег нам, конечно, катастрофически не хватало, но изменить что-то не получалось. Мой отец, высококвалифицированный юрист, так и не смог, как ни старался, найти себе работу.

Дядя устроился только в конце весны 1942 года. Его, опытного экономиста, взяли завхозом в эвакуированный в Малмыж Московский областной педагогический институт (МОПИ). В дальнейшем он с семьей возвратился в Москву, продолжая работать в том же институте в должности заместителя директора.

Мой старший брат весной попытался работать на тракторе, но помешало плохое зрение, и его определили в прицепщики. Я же пошел учиться в 8 класс средней школы, и вскоре совершенно неожиданно пережил несколько приятных эпизодов. Мать одного из моих одноклассников предложила мне помогать в учёбе её сыну: вместе делать уроки у них дома. А там было светло и тепло. Кроме того, наши уроки нередко прерывались сладким чаем с белой булочкой (неслыханная по тем временам роскошь!) Но однажды во время уроков я чуть не потерял сознание… Как потом выяснилось, на кухне жарили поросёнка, а я совсем отвык от запаха жареного мяса.

Родители моего приятеля оказались весьма высокопоставленными людьми. Отец работал в должности районного военкома. А мать, по моему тогдашнему представлению о рангах, вообще занимала необыкновенно высокое положение. Она была заведующей ХЛЕБНОГО магазина. Надо признаться, эта женщина щедро отблагодарила меня за репетиторство. Когда она узнала, что скоро мы с отцом и братом уезжаем в далёкую Киргизию (там 1942 году объявилась пропавшая было мама), она «отоварила» наши хлебные карточки солдатскими сухарями. Что это означало? Для нас - очень многое: заваривая сухари кипятком на каждой большой станции, можно было, не голодая, добраться до места назначения.


Pic
Военный врач З. Кабо, женщина, благодаря которой наша семья выжила
Военный врач З. Кабо

Судьба самой мамы долгое время оставалась неизвестной. Мы расстались в Ростове, когда она, собрав нас в дорогу, была вынуждена вернуться в свой военный госпиталь. Долгожданные вести друг о друге пришли только к концу 1942 года, и мы наконец узнали, что с ней случилоль. Перед вторичной сдачей Ростова-на-Дону военно-полевые госпитали были расформированы, медперсонал – демобилизован. Немцы уже заняли город, когда мама вместе с двумя друзьями-медиками втроем вышли с работы прямо в чем были и пошли... Куда? Просто подальше от линии фронта. Чудом остались живы - успели перейти реку Дон за несколько мгновений до взрыва моста. А потом снова шли пешком, ехали на попутных машинах, и наконец, на поезде добрались до Ташкента. Здесь, в глубоком тылу, мама снова получила направление на работу: ее отправили в больницу небольшого шахтёрского городка в Киргизии.

Война раскидывала близких людей по самым разным концам страны. Весной мы втроем (с отцом и братом) собрались ехать к маме. С собой у нас тогда было полмешка сухарей и полмешка ржаной муки, которую мы с братом заработали на полях в соседних колхозах. Был у нас еще и третий мешок, в нем хранились оставшиеся у нас ценные вещи: кожаная куртка и пальто отца. Несмотря на страшную нужду, которую мы все терпели в эвакуации, папа хранил эти вещи для мамы, не успевшей ничего взять из дома.

Великое семейное переселение в Среднюю Азию

До Киргизии мы доехали практически без приключений. Обокрали нас уже в самом конце пути. Перед станцией Луговая (на границе Казахстана и Киргизии) к нам в вагон зашёл какой-то очень грязный молодой человек. Мы предложили ему верхнюю полку, но он сказал, что боится всех испачкать, и забрался под нижнюю. Проснувшись утром, мы не обнаружили ни его самого, ни наших мешков с сухарями, а также с курткой и пальто. Так что маме, как ни старались, мы почти ничего не привезли.

Зато к осени 1942-го года наша семья наконец-то воссоединилась. Для каждого из нас это был очень личный и совершенно незабываемый момент настоящего счастья.

После Сибири мы очень порадовались и теплому местному климату, и относительно комфортным условиям жизни. Но всего остального надо было добиваться заново, и мы старались, как могли. Родители много работали. Мы с братом снова пошли учиться.

Школьные годы в Киргизии


Воспоминания о школьных годах в Кок-Янгаке вызывают во мне противоречивые чувства. Там, в глубоком тылу, во всем чувствовалась война. Прежде всего, отчаянно не хватало учителей. Некоторых предметов у нас не преподавали вообще, а математику, к примеру, вела бывшая директор школы, до войны занимавшаяся только административной и хозяйственной деятельностью. На своих уроках эта учительница подробно рассказывала нам о событиях на фронте, и особенно - об успехах Советской Армии на Украине. И когда в ходе военных действий освободили ее родной город, она срочно туда вернулась, бросив нас, учеников, на произвол судьбы. Ведь выпускные экзамены и тогда, естественно, никто не отменял.

Через некоторое время математику поручили вести учительнице физики, и та сразу же поняла, как мы отстали. Не было бы счастья, да несчастье помогло: наша новая учительница объявила дополнительные занятия. Ей пришлось заниматься с нами с самых азов, причем в свое свободное время - по нескольку часов в день ежедневно, даже в выходные. И я понял, что во время войны герои бывают не только на фронте.

Уроки эти доставляли мне большое удовольствие, они были не только содержательными, но и яркими, интересными. Однако по-настоящему оценить подвиг провинциальной Кок-Янгакской учительницы я смог уже гораздо позже, когда убедился, что по математике подготовлен ничуть не хуже, чем московские школьники.

Какие люди окружали нас в маленьком киргизском городке? Самые разные, съехавшиеся из всевозможных уголков страны. Плохие и хорошие. Расскажу об одной неприятной истории, которая произошла где-то в середине учебного года. В классе появился новенький. Как сейчас помню: Саша Сороко. Родом он был из Белоруссии – худенький такой, небольшого роста, бледный близорукий еврейский мальчик. И к моему восторгу, – он писал стихи! Очень неплохие, как мне тогда казалось.

Шел обычный школьный день, мы в верхней одежде (в Кок-Янгаке тогда добывалось много угля, но школьные классы почему-то никогда не отапливались) сидели в классе, ожидая прихода очередного учителя. Неожиданно один из моих соучеников, рослый крепкий парень, подошел к новенькому сзади, поднял его за воротник лёгкого пальтишка и со всего размаху ударил кулаком по затылку…

Что было дальше, я припоминаю смутно… Вроде слышу какой-то голос, кажется, учителя истории. И понимаю, что сижу верхом на том верзиле-хулигане (ростом я был гораздо его ниже). А он лежит подо мной на полу возле последней парты. Обеими руками я держу его за воротник пальто и планомерно стучу его головой об пол…

Через некоторое время обоих возмутителей порядка отвели к директору школы, как следует отругали и вызвали родителей. А потом за хулиганство вообще исключили из школы. Через несколько дней, правда, восстановили, но по выговору все-таки влепили. И тому, и другому. Чтобы было неповадно. После этого я обрел громкую скандальную популярность: многие мальчишки из нашей школы подходили ко мне выразить свое восхищение и говорили, что «пошли бы со мной в разведку».


Pic
Почетная Грамота за плодотворную работу в тылу
Почетная Грамота

В жизни мальчишек-старшеклассников значительное место занимала тогда допризывная военная подготовка. Больше, чем это было необходимо для успешной учебы. Вот представьте себе: несколько месяцев ходим в школу, потом 8 недель - военные учения, затем снова в школа, пока нас опять не вызовут в распоряжение районного военкомата. При таком штрихпунктирном обучении многие вообще переставали посещать школу. Но мне в перерывах между воинской подготовкой скучно было сидеть дома, и я продолжал учиться.

Помню свой первый день на сборах в нашем райцентре, точнее, вечер того тяжелого дня: нас, человек по десять, стали разводить на ночлег. Группу, в которой оказался я, привели в какую-то заброшенную грязную чайхану. Выглядело там все крайне неприглядно. Кроме того, не радовала перспектива спать на голом земляном полу. А главное - очень хотелось пить. Поэтому мы с одним парнем пошли поискать счастья у местных жителей. По дороге нам встретилось несколько женщин с вёдрами воды на коромысле, но они почему-то категорически отказывались напоить нас или (тем более!) пустить к себе в дом на ночлег.

По молодости мы еще не знали, что большинством населения окрестных сел были раскулаченные и сосланные в те далёкие края украинцы. И в нас, пацанах, они видели представителей ненавистной им советской власти. Но нет правил без исключения! Где-то часа через два наших хождений по мукам одна из встреченных женщин все-таки остановилась, поставила вёдра на землю и разрешила нам напиться. Это было несказанное удовольствие! Она же посоветовала нам дождаться с работы ее мужа и договориться с ним о ночлеге.

Действительно, её муж, тоже, кстати, украинец по национальности, по-доброму отнесся к мальчишкам, от усталости еле державшимся на ногах: нас позвали в дом, накормили настоящим украинским борщом, вдоволь напоили чаем и оставили ночевать. Этот человек (хозяин дома) в то время был управляющим банком, но хорошо помнил трудности армейского быта, так как в молодости сам служил в Красной Армии. С тех пор, когда нас вызывали на сборы, мы по его приглашению всегда останавливались в том гостеприимном доме.

Некоторые подробности жизни в военное время


Сохранились в памяти и другие удивительные и показательные эпизоды нашей тогдашней жизни в Средней Азии. Примерно за месяц до окончания школы всех мальчишек-старшеклассников собрали в одном из классов послушать лекцию преподавателя Авиационной спецшколы города Самарканд (областной центр Узбекистана). Тот офицер прекрасно разрекламировал свое учебное заведение: и регулярное питание, и военная форма, и возможность без вступительных экзаменов поступать в училища, где готовили военных лётчиков. А кто тогда из мальчишек не мечтал получить эту профессию! И мы с двумя одноклассниками решили воспользоваться его любезным приглашением и поехали в Самарканд.

В моей жизни это была уже вторая попытка стать летчиком. И опять крайне неудачная, хотя, казалось бы, успех был нам практически гарантирован. Прежде всего, встретили нас в соседнем Узбекистане почему-то очень прохладно. Поместили в совершенно пустой зал и велели там отдыхать до вызова на медицинскую комиссию. В зале из всевозможных видов «удобств» для отдыха был только крашеный деревянный пол, на котором мы отдыхали две ночи, причём в первую же у одного из моих приятелей украли новые ботинки.

За то время, что мы отдыхали в Самарканде, никто, естественно, ни разу нас не покормил. Питались мы в основном виноградом с лепешками – единственное, что нам по средствам было купить на базаре. А потом медкомиссия нас забраковала. Всех троих. По состоянию здоровья… Нужно было возвращаться домой. Денег ни у кого уже почти не оставалось, но мы все-таки решили попробовать купить билеты до Джалал-Абада.

В привокзальной железнодорожной кассе нам строго сказали, что «билетов нет и не будет». Обескураженные таким поворотом дел, мы отошли в сторону и стали наблюдать реакцию других покупателей, которым кассир настойчиво повторяла ту же фразу. На наших глазах один из них в ответ достал из кобуры пистолет, и билет для него все же нашелся. Но у нас-то таких аргументов не было, и мы понуро поплелись к поездам, которые уходили в нужном нам направлении.

Все составы были действительно «забиты» до отказа, но в конце концов нам как-то удалось втиснуться в тамбур вагона, на полу которого мы проехали половину пути. Потом нас выдавили и оттуда, и часть пути мы провисели на подножке. Наконец на одной из станций - забрались на крышу поезда, где сразу заснули «мертвецким» сном.

Разбудила нас облава, то есть, извините, «проверка». Милиционеры, оцепив весь состав, проверяли документы и содержимое мешков «пассажиров», которые, как и мы, ехали на крыше вагонов Часть содержимого багажа они высыпали в какой-то ящик, требовали уплатить штраф и напоследок с помощью кулаков объясняли провинившимся, что на крышах вагонов ездить нельзя. Выглядели они при этом крайне утомлёнными. Когда-то очередь дошла и до нас. Но мы этих стражей порядка ничем не вдохновили. Багаж у нас отсутствовал, деньги – тоже, а один из трех - так и вообще был босиком. В итоге нам очень повезло: отпустили и даже не побили.

Наконец после многочисленных попыток сесть в какой-нибудь поезд, мы все-таки забрались в тамбур одного из вагонов и благополучно добрались до Джалал-Абада. А оттуда на пригородном поезде уже было рукой подать и до Кок-Янгака.


Главный вопрос, неизбежно встающий перед всеми в молодости: кем быть? - во время войны решался для мальчишек на медицинской комиссии. Это она распоряжалась нашими судьбами: кого направить в те или иные военные училища, кого - в пехоту, морской флот или другие рода войск. Нас, несколько сотен человек со всего района, после окончания допризывной подготовки разбили на ряд групп с учётом данных о здоровье, образовании и, видимо, еще каких-то других факторов. Несколько дней все с замирающим сердцем ожидали судьбоносного решения.

В результате только троих из числа присутствующих допризывников абсолютно забраковали. Один был одноглазым (до призыва, кстати, тоже!); у второго обнаружилась плоскостопие (что наблюдалось и раньше) и, наконец, у третьего оказалась сильная близорукость (- 6 диоптрий), которая тоже не в один миг образовалась. И этим третьим был я…

Признаюсь, нам тогда было очень обидно не соответствовать необходимым стандартам. Ведь нас, в отличии от других нормальных людей, не взяли даже солдатами. Всем троим «забракованным» было велено поскорей сняться с учёта в военкомате и заниматься, чем угодно и где угодно. Главное, чтобы в списках призывников нас больше не значилось.

На домашнем семейном совете было решено сильно не расстраиваться. Наряду с большими недостатками у меня неожиданно обнаружилось и одно существенное преимущество, которым грех было не воспользоваться: я единственный из всех своих одноклассников-мальчишек все-таки получил в конце учебного года аттестат об окончании средней школы. Значит, можно попробовать поступить в вуз. Какой? Тогда я об этом как-то не задумывался. Просто попросил своего дядю (к тому времени он с семьёй уже вернулся в Москву) подать мои документы в какой-нибудь, на его усмотрение, московский институт. И где-то через месяц получил официальное извещение, что я как отличник без вступительных экзаменов зачислен на 1 курс одного из факультетов (кажется, механико-технологический или что-то в этом роде) Высшего технического училища им. Баумана.

Мои университеты

Ни у кого из нас никогда не возникло желания вернуться в Ростов-на-Дону. Мы уже знали о трагической гибели всех наших родных… И не могли… Не было сил ворошить прошлое. Родители и старший брат осели в Киргизии, ставшей нашей семье второй родиной. А я в сентябре 1944-го года уехал покорять столицу.

МВТУ был очень престижным институтом, в нем преподавали известные военные специалисты. Единственное, что угнетало меня первое время, – полное отсутствие навыков черчения. Такого учебного предмета у нас в школе не было вообще, а здесь, в МВТУ, к нему предъявляли чрезвычайно высокие требования

Но прошли пару месяцев, и я уже чертил довольно прилично - наравне со всеми остальными. В конце недели мы регулярно показывали свои чертежи, выполненные в карандаше, доценту Пшеничному (фамилия подлинная), ведущему два основных предмета первого семестра: черчение и начертательную геометрию. Если работа его удовлетворяла, он подписывал чертеж к обводке тушью. Иногда требовалась какая-либо доработка, но, как правило, наш преподаватель подписывал чертежи всем, - кроме меня… И такая история продолжалась весь семестр.

Наступило время сессии. На первый экзамен, начертательную геометрию, я пришел с большим свёртком чертежей, выполненных в карандаше: к обводке тушью ни один из них Пшеничный так и не подписал. Комиссия была большая, человек десять, и я, вполне уверенный в своих знаниях, смело отправился к одному из экзаменаторов. Но на полпути был остановлен каким-то седоволосым человеком: «Вы лично можете сдавать экзамен только доценту Пшеничному». А тот, так и не глянув разложенные чертежи, молча поставил в мою зачётку двойку

Сказать, что это меня возмутило – значит не сказать ничего. Я был в просто в шоке. По молодости и наивности стал, конечно, искать правды, требовал у ректора переэкзаменовки. Тот в конце концов отослал меня к заместителю декана, который все и объяснил: Пшеничный - опытный педагог, он будет вести занятия 4 года (8 семестров) и всегда найдёт и обоснует причину моих плохих отметок. Борьба с ним совершенно безнадежна. Как человек, хорошо знающий жизнь, замдекана «из самых добрых побуждений советовал мне забрать свои документы и подать их в какой-нибудь другой институт».

Его слова вполне меня отрезвили: с системой действительно не поборешься. Мы с дядей как-то не учли, что по евреям и в советское время существовали негласные квоты. С антисемитизмом я, конечно, сталкивался и раньше. Но на бытовом уровне. А вот на государственном – первый раз в жизни. После того разговора я вышел из института и побрел, куда глаза глядят по совершенно пустынной в военное время Москве. И неожиданно наткнулся на вывеску какого-то (уже не помню, какого) института. Подумал, а почему бы мне действительно не попытаться перевестись в другой вуз? Зашел в учебную часть и легко обо всем договорился. Нужно было только срочно принести секретарю свои документы.

Но когда я на следующий день попытался забрать из МВТУ свой аттестат, то узнал, что его «по ошибке» вместе с какими-то другими документами отправили в районный военкомат. Придете, мол, к военкому и получите! А в военкомате мне первым делом вручили … повестку. В ней извещалось, что завтра в 8 утра, я должен явиться стриженным и бритым, с необходимыми на первое время вещами для прохождения медицинской комиссии и последующей отправки в воинскую часть.

Pic
Благодарность «За взятие Берлина»
Благодарность «За взятие Берлина»

Весь следующий месяц я ежедневно, как на работу, являлся в военкомат к 8-ми часам утра. Снова прошел тщательную медкомиссию. Снова на моих глазах кого-то куда-то отправляли. Но моей фамилии ни в одном из вывешенных списков так и не появлялось. Меня мурыжили до тех пор, пока я, потеряв всякое терпение, устроил капитану форменный скандал, потребовав срочно отправить меня на фронт или куда-нибудь еще… Тогда, немного подумав, он предложил мне учиться на шофёра и уже начал было заполнять какую-то анкету, но вовремя сообразил, что мои минус 5-6 диоптрий никуда от меня не денутся. И еще одна порванная бумажка раздраженно полетела в ближайшую урну.

Свои поведением я, видимо, сильно озадачил того капитана, потому что через неделю он предпринял следующую попытку куда-то меня пристроить. Думаю, план был такой: отправить на фронт какого-нибудь пригодного к военной службе квалифицированного слесаря или токаря, а меня поставить на его место. Но начальник цеха такой невыгодный для завода обмен категорически (в очень крепких выражениях!) не одобрил. И мы опять ушли ни с чем

Наконец, еще через несколько дней я получил назначение на Завод буровых машин, что по улице Бакунинской. И здесь (ура!) меня взяли экономистом в планово-экономический отдел. Моя начальница (бывший директор того завода) очень быстро научила меня всем служебным премудростям.

Со всей серьезностью отнесся ко мне и главный инженер, частенько дававший сложные, но интересные поручения, не входившие в мои прямые обязанности. Одним словом, здесь в меня поверили! И я снова почувствовал себя человеком. Хотя в бытовом плане, честно говоря, жилось довольно трудно. Я получал очень маленькую зарплату и хлебную карточку. Завод выделил мне крохотную полуподвальную комнатенку, в которой, кроме меня, проживало немало крыс размером с обыкновенную кошку. Однажды утром, получив свой ежедневный 400 граммовый паек черного хлеба, я положил его на стол и повернулся за тарелкой супа. За это мгновенье крысы успели стащить и разорвать весь хлеб, не оставив мне даже крошек…

Был случай, когда мне как следует нагорело от моего начальства. В его отсутствии я отправил очередную сводку по заводу в Государственный комитет обороны СССР на имя Сталина (Он сам был председателем комитета, к которому во время войны стекались все сведения с оборонных заводов). И в этой сводке я где-то или не дописал нужный ноль, или приписал лишний. Сейчас уже не помню. Но скандал был улажен с большим трудом. И отчитали меня весьма сурово. Сказали, что во время работы надо думать не о девочках. Тогда для меня это было тяжким обвинением.

Pic
Вера во время студенческой практики
Вера во время практики

Моя замечательная начальница была уже немолодой и не совсем здоровой женщиной, еще до советской власти по политическим мотивам отбывшей срок на каторге. Выглядела не самым лучшим образом, говорила зычным басом и одну за другой непрерывно смолила папиросы. Но в техническом отношении оказалась просто гением: знала все до тонкостей. C ее помощью я вскоре детально ознакомился со всеми видами выпускаемой заводом продукции, в том числе с буровыми станками для воинских частей. И тогда впервые в своей жизни услышал о существовании геологии. Это так меня заинтересовало, что я решил поступить в Московский геологоразведочный институт им. Орджоникидзе.

Всю жизнь с величайшей благодарностью вспоминаю тех двух моих руководителей: они вселили в меня уверенность, помогли разобраться не только в сложных экономических категориях, но и в окружающем мире, и даже определиться с выбором будущей профессии. 1 сентября 1945 года я в третий раз в своей жизни (и уже, слава Богу, надолго!) снова стал студентом.

Должен сказать, что никогда не пожалел об этом своем выборе. Мое студенчество совпало с процессом мощного развития советской геологии. И я благодарен судьбе за то, что тоже принимал в нем свое посильное участие. И еще один любопытный знак судьбы: в самый первый день своей учёбы во МГРИ у стендов с расписанием занятий я встретил двух девушек. Одна из них в 1950 году стала моей женой (Вера) а вторая – Наталья - нашей общей подругой на всю жизнь.

В те суровые военные и послевоенные годы мы жили полноценно и даже беззаботно. Я – в студенческом общежитии за Киевским вокзалом, Вера – в полуподвальном помещении на Малой Ордынке, а Наташа – в комфортабельной квартире недалеко от Елоховского собора. Мы вместе сидели на лекциях, готовились к занятиям и очередным экзаменам. Втроем нам всегда было весело и интересно. Девочки часто приглашали меня к себе домой, чтобы покормить домашней едой и отогреться в теплом семейном кругу. Постепенно я подружился и со всеми их родственниками.

Любовь и дружба


Моя будущая жена родилась в селе Палашкино Владимирской области. Ее семья была «раскулачена» в первые годы советской власти, и тогда отец с братьями подались в Москву на заработки. К моему с ней знакомству отца уже не было в живых. Старший брат (Павел) погиб на фронте, Алексей работал на заводе, Анна рано овдовела, и одна растила сына, а Александр сделал головокружительную карьеру во внутренних войсках. Сама Вера во время войны сначала работала на военном заводе, а потом служила связисткой в звании старшего сержанта в авиационном корпусе, которым командовал Василий Сталин. К числу ее фронтовых знакомств относится и легендарный летчик А. Мересьев, герой «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого (там его фамилия «Маресьев»).

Вместе с советской армией Вера дошла до самого Берлина и демобилизовалась только 2 сентября 1945 года. Довольно долгое время она и на занятия в институт ходила в военной форме – просто потому, что никакой другой одежды у нее не было. Но потом братья помогли ей справить новые вещи и сменить наконец-то армейские сапоги на женские туфли. Вера в той семье была самым младшим ребёнком, и все ее трепетно любили. Это отношение, по-моему, в какой-то степени переносилось и на меня. Особенно тепло ко мне относилась Верина мама – Зиновья Васильевна.

Дружба с Наташей и её родственниками, также оставила глубокий след в моей жизни. Ее семья была очень религиозной. Родители соблюдали все христианские праздники, молились в Елоховском соборе, на Пасху обязательно святили куличи. В их гостеприимном доме всегда можно было завести интересное знакомство. Помню, с каким с юношеским восхищением я общался с одним военно-морским офицером высокого ранга, всегда ходившим в красивой форме с кортиком.

Глава семейства Борис Владимирович, находившийся в родстве с древним боярским родом Хитрово, ещё при царской власти окончил Петербургский институт путей сообщения. На момент нашего знакомства он руководил прокладкой второй транссибирской магистрали. Работал очень увлечённо, в Москве появлялся не часто. Я слышал, что он прокладывал трассы дорог в Индии, Иране, а во время войны - на северо-западе СССР, и ему было присвоено звание подполковника.

Этот человек старой закалки навсегда остался в моей памяти эталоном благородства и порядочности. Он всегда относился ко мне по-дружески и охотно делился своими феноменальными познаниями. Никогда не забуду его доброжелательности, уважительного отношения к собеседнику. Мы с ним не только общались лично, но и долго переписывались. На конвертах писем, адресованных мне, Борис Владимирович всегда писал: «Инженеру…». Это слово («инженер») - принципиально с большой буквы, как самое высокое звание человека.


Последнее письмо от него я получил в 1951 году. А чуть позже Наташа сообщила, что ее отца арестовали. Поводом для этого был рассказанный кому-то политический анекдот.


Окончив в 1951-ом году институт мы женой поехали работать инженерами-геологами в далекую Киргизию...



P.S.
Почему мои родители тогда так распорядились своей судьбой? Они уже пережили войну, голод, разруху, потерю близких. И все это им хотелось оставить в прошлой жизни. Киргизия вдохновляла недавних выпускников московского вуза своей геологической неизведанностью. Они не боялись трудностей и предвкушали славу первооткрывателей. И надо заметить, в этом они не ошибались!

Продолжение:
   Говорят, геологи – романтики…
   Жизнь не по учебникам
   Филиал того света
   Геологи и уголовники
   Где она, руда...


Оглавление   |  Наверх


Все литературоведческие статьи, представленные на сайте litkafe.de, - авторские. При полном или частичном использовании материалов ссылка на сайт обязательна. Ваши отзывы, критические замечания и статьи посылайте по адресу: s_volga@litkafe.de

Pic Вход
Логин:

Пароль:


Запомнить меня
Pic На сайте
Гостей: 2
Пользователей: 0



Pic Погода
Работает под управлением WebCodePortalSystem v. 6.2.01. Copyright LitKafe © 2013

Страница сгенерирована за 0.036 сек..