Жители немецкого Вупперталя очень гордятся тем, что в этом городе родилась и выросла Эльза Ласкер-Шюлер, «сильнейшее и непостижимое» поэтическое явление немецкого модернизма. Именно ей, ее жизни и творчеству, посвящено большинство материалов литературного альманаха «На перекрестке культур», вышедшего в Германии в 2015 году[1]. Причем число почитателей немецкой поэтессы в настоящее время существенно пополнилось за счет русскоязычных иммигрантов, которые немало потрудились для того, чтобы представить ее имя широкой публике и отдать ей свою дань уважения и восхищения.

Дом в квартале Брилль, в котором выросла Эльза Ласкер-Шюлер. Wikimedia.org

Дом в квартале Брилль

Обо всем этом свидетельствует и сам выход двуязычного альманаха, и попытка поэтических переводов некоторых стихов Эльзы Ласкер-Шюлер, а также переводы ряда статей о ее жизни и творчестве на русский язык. Кроме того, - русскоязычному читателю были представлены фрагменты биографического романа Кристианы Гибиец «Эльза голубая».

Замечательное начинание литературного клуба Вупперталя, несомненно, послужит отправной точкой для последующих исследований.

Итак, Elisabeth Lasker-Schüler, немецкая поэтесса, драматург и прозаик еврейского происхождения, родилась 11 февраля 1869 в городе Эльберфельд (ныне это один из районов города Вупперталь). Отец, банкир Аарон Шюлер, мать, Жаннет Шюлер, урождённая Киссинг (большая поклонница Гете и Гейне, привившая своим детям вкус к поэзии, живописи и всячески поощрявшая их творческие занятия).

Эльзу в семье считали вундеркиндом, так как в четыре года девочка уже умела читать и писать. В 1880 году она поступила в лицей «West An der Aue». Любимым ее предметом в школе была история религии и уроки Библии, кроме того - она была очень музыкальна и проявляла большие способности к живописи. Но когда в 11 лет у чувствительной девочки обнаружилось нервное заболевание, лицей пришлось оставить, однако домашнее образование под руководством лучших преподавателей было продолжено дальше.

Несмотря на теплую семейную обстановку, жизнь Эльзы никогда не была безоблачной. Уже в 13 лет она потеряла своего любимого младшего брата Пауля, а затем утраты следовали просто одна за другой: в 1890 году не стало матери, смерть которой была ею воспринята, как «изгнание из рая», а в 1897 ушёл из жизни и заботливый отец, заблаговременно выдавший замуж своих младших дочерей в надежде обеспечить им надежный жизненный статус. Эльза (ей было тогда 25 лет) стала женой берлинского врача – доктора Бертольда Ласкера, старшего брата знаменитого шахматиста. В столице, в районе Тиргартен, доктор Ласкер оборудовал для своей молодой талантливой жены художественное ателье.

Увлеченная живописью (будущая писательница впоследствии сама иллюстрировала свои книги), Эльза быстро обзаводится многочисленными знакомствами, входит в среду берлинской богемы и вскоре, спустя всего пять лет после свадьбы, вихрь чувств вырывает её из тихого семейного благополучия. Ради неизвестного возлюбленного она готова на все: уходит от мужа, рожает сына (которого назовет Пауль – в честь умершего брата). А потом пять лет живёт в подвале – в безысходной бедности.

Заново к творческой жизни Ласкер-Шюлер возвращает Колония художников нового сообщества в Берлине-Шлахтензее (куда она приходит из Авангардистской студии Петера Хилле). Там она получает необходимые ей поддержку и опору. Под влиянием своего друга, лирика Петера Хилле художница пробует себя и в литературном творчестве. В 1902 г. выходят ее первые поэтические сборники «Styx» и др. Следующий - «Meine Wunder» - появляется только в 1911 году. Критики того времени обнаруживают в ее лирических произведениях удивительное родство не только с поэзией, но и с живописью экспрессионизма. Главные эмоции их автора - неприятие убогой прозы жизни и противопоставление ей яркого мира любви.

Эльза Ласкер-Шюлер Else Lasker-Schüler. Wikimedia.org

Эльза Ласкер-Шюлер

Множество дней и ночей поэтесса проводит в берлинских кафе, становясь своеобразным городским явлением. Она появлялась там в экзотических костюмах: широких мягких брюках, шароварах, в шёлковых кителях, играла на блокфлейте, украшала себя многочисленными браслетами, цепями, колокольчиками: она провоцировала, праздновала, пользовалась успехом. Ее выступления на публике носили характер эпатажного перформанса. По собственным признаниям поэтессы в письмах М. Броду, ей хотелось донести до нее (публики) что-то «неслыханное» и «невиданное»: упоение жизнью, эротическое наслаждение, неуловимые весенние настроения…

У Ласкер-Шюлер был природный дар окружать себя ореолом любви и обожания. Ее необычный для того времени стиль одежды и поведения, короткие чёрные волосы и горящие глаза – все это очаровывало и завораживало не только гостей берлинских богемных кафе, но множество друзей - прежде всего - людей искусства, а в ее понимании подлинных избранников духа. Она воспевала их в своих произведениях, давая им поэтические имена: ей хотелось бы «всех людей обрядить, чтоб игра начаться могла» (себя при этом она называла Тино из Багдада или Юссуф).

Художник, скульптор, архитектор Иоганнес Хольцман был для Ласкер-Шюлер исключительно Senna Hoy (анаграмма имени Johannes). Готфрида Бенна она звала не иначе как Гизельхер (имя младшего из трёх бургундских королей в «Песне о Нибелунгах»). В своих воспоминаниях он так описал свою экстравагантную возлюбленную: «Она была маленького роста, тогда ещё по-мальчишески тоненькая. Чёрные как смоль волосы коротко острижены, что в то время было редкостью, глаза иссиня-чёрные с уклончивым взглядом. Ни тогда, ни позже с ней невозможно было пройти по улице, чтобы весь свет не остановился и не посмотрел ей вслед: экстравагантные широкие юбки или брюки, умопомрачительные верхние облачения, шея и запястья увешаны броскими украшениями» (Цит. по: Lenning W. Gottfried Benn. Berlin, 1976. S. 28–30).

Одним из «избранных», с которым Ласкер-Шюлер связали личные чувства, был Георг Левин. Его Эльза прозвала Гервард Вальден. Под этим псевдонимом, ставшим его новым именем (по документам он по-прежнему Левин) Вальден издаёт газету «Der Sturm» и становится самым значительным пропагандистом экспрессионизма в искусстве. В 1903 году Ласкер-Шюлер вышла за него замуж, но в 1912-ом после творчески плодотворных девяти лет их брак распадается. Вальден, будучи на 9 лет моложе жены, сближается с другими женщинами, и в жизни Эльзы начинается полоса тяжёлых испытаний.

Если в мире искусства Ласкер-Шюлер всегда чувствовала себя легко и свободно, то в быту она была абсолютно беспомощна. А после второго развода у нее даже своего угла больше не было: постоянное безденежье заставляло ее бесконечно переезжать из одной меблированной комнаты в другую, из очередной мансарды — в очередной подвал (случались подчас и дешевые ночлежки) . Но где бы поэтесса ни обитала, в душе она все равно оставалась ребенком: везде ее окружали куклы, плюшевые игрушки и другие бесполезные, но милые ее сердцу безделушки.

Совершенно беззащитная в холодном мире чистогана, писательница не раз попадала в беду, но не унывала, барахталась, как могла. Так однажды ей пришлось судиться с беззастенчиво ограбившим ее издателем. И узнав об этих унизительных обстоятельствах ее жизни, известный венский критик Карл Краузен организовал для нее сбор добровольных пожертвований: в результате она получила нежданную помощь в несколько тысяч марок. Следует заметить, что сама Э. Ласкер-Шюлер всегда сочувствовала бедным и обездоленным и с этих позиций, как и многие ее друзья-экспрессионисты, осуждала первую мировую войну и с симпатией относилась к Ноябрьской революции в Германии.

Неприятие безобразной реальности мира, движущегося к катастрофе Первой мировой войны, приводит Ласкер-Шюлер к сосредоточенности на тончайших движениях человеческой души и одновременно к стремлению осмыслить мир как Божественное целое. Продолжая с неудержимой фантазией создавать собственные миры и собственную мифологию, писательница примеряет на себя различные костюмы и маски и переносится в своем воображении в экзотические страны Востока.

По мере творческой эволюции в поэтессе все больше и больше проявлялось ощущение причастности к еврейской культуре, древней библейской традиции. Она постоянно ощущала некую свою мистическую связь с древними еврейскими корнями, по ее словам — с «дикими евреями» («die wilden Juden») времен Моисея и Иисуса Навина («Moses und Josua). Первым и любимейшим мифологическим образом становится Юсуф из Фив (Jussuf aus Theben), который позднее будет ассоциироваться в ее творчестве с библейскими Иосифом и царем Давидом.

В 1913 г. вышел самый знаменитый поэтический сборник Ласкер-Шюлер «Hebräische Balladen». Он был посвящён Карлу Краусу, в журнале которого «Факел» (журнал выходил с 1899 по 1936 год) она часто печаталась. Тон всему этому циклу задает посвященное сыну программное стихотворение «Мой народ», все остальные посвящены одному из героев Ветхого Завета, причем в логическом порядке библейской истории: «Авель» («Abel»), «Авраам и Исаак» («Abraham und Isaak»), «Иаков и Исав» («Jakob und Esau»), «Иосиф продан» («Joseph wird verkauft»), «Фараон и Иосиф» («Pharao und Joseph»), «Моисей и Иисус Навин» («Moses und Josua»), «Саул» («Saul»), «Давид и Джонафан» («David und Jonathan») и так далее.

Немецкие современники автора тепло приняли этот сборник: они были воспитаны на Библии, и такие сюжеты (и персонажи), как Авраам и Исаак, Иаков и Исав, Фараон и Иосиф, Моисей и Иисус Навин, Давид и Джонафан, – были для них с детства знакомы и понятны. Но, помещая своих героев в контекст древней ближневосточной культуры, Ласкер-Шюлер сделала акцент на раскрытии их внутреннего мира. Поэтесса словно выхватывает из мрака времён отдельные, но всегда значимые для нее фрагменты (не обязательно точно следуя за библейским сюжетом) и наполняет их новым светом, расцвечивая яркими красками и заставляя звучать волшебной музыкой своего стиха. И о чудо! Старые, как мир, Библейские истории становятся при этом удивительно близкими и даже интимными.
Рассмотрим для примера одно из стихотворений этого сборника.

Какое первое впечатление производит произведение? Вот несколько бросающихся в глаза цитат:

«Buntumschlungen». Как понять это слово?

И еще:

«О, наши белые сердца Тельцов налились красным цветом» (приблизительный перевод – С. В.): необычность цветовой гаммы… Возбуждение? Проснувшиеся чувства?

«Я Давид. Ты мой товарищ по играм…» От чьего имени ведется рассказ? Почему автор утверждает: «Я Давид…»

«Ты всегда смотришь мне в глаза и молча целуешь меня на прощанье». Диалог, разговор с другом или с возлюбленным.

«Сладкой твою ночь делают мои песни». В чем исключительность Давида? В чем его сила?

Какую функцию в данном случае играет посвящение? Кем для автора был Senna Hoy?

Попробуем ответить на некоторые вопросы.

В текстах Ласкер-Шюлер много неологизмов; она, как и многие ее друзья-экспрессионисты, с упоением занимается словотворчеством. Это делается для того, чтобы по-настоящему объяснить происходящее в мире. По их мнению, обычный язык для этого не годится, нужно создавать свой особый язык - поэтический, возможности которого гораздо шире.

Стихотворение звучит легко, как ничем не стесненное человеческое дыхание. Оно написано в необычной форме нерифмованных двустиший, которые соединяются по принципу коллажа. И эта манера стала главной особенностью поэзии Ласкер-Шюлер, ее отличительной чертой. В ней сочетаются и свобода ассоциативного мышления, и удивительное родство с живописью экспрессионизма. Подобно многим друзьям-художникам, Ласкер-Шюлер ощущала мир как особое сочетание красок и передавала это ощущение в своей поэзии.

Давид и Ионафан Hult, Adolf, 1869-1943; Augustana synod. Wikimedia

Отношения между Давидом и Джонатаном (Ионафан) в Библии рассматриваются как пример настоящей дружбы, которой не страшны любые испытания. Эти люди становятся близкими друзьями практически сразу - после первой же встречи: «Джонафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу». И это вопреки тому, что отца Джонатана, первого еврейского царя Саула, с Давидом связывали отнюдь не простые узы. О них (этих узах) очень ярко и лаконично рассказала с своем произведении другая поэтесса того же времени в своих Библейских стихах:

(А. Ахматова «Мелхола»)

Дело в том, что скромный пастух из в Вифлеема, белокурый мальчик с красивыми глазами и приятным лицом (1 Цар. 16:12), Давид искусно играл на гуслях, и своей игрой ему удавалось снимать тяжелые приступы душевной болезни, которой страдал Саул. С одной стороны, царь очень ценил искусство своего целителя, а, с другой, - побаивался той власти, которую певец и музыкант приобрел над ним, и поэтому всячески пытался обезвредить Давида, устранить его со своего пути… Царь сдержал данное им слово и отдал за пастуха свою младшую дочь, но страшно прогневался, узнав о дружбе с Давидом своего сына Джонатана: «сын негодный и непокорный! разве я не знаю, что ты подружился с сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей?» (1Цар. 20:30).

Согласно Ветхому Завету, Давид становится со временем видной фигурой своего времени, он, к примеру, победил великана-филистимлянина Голиафа, убив его камнем из пращи (1Цар. 17), стал военачальником и снискал большую славу в народе и так далее, но Ласкер-Шюлер выхватывает из его жизни только один миг: полудетские отношения с Джонатаном, их зарождающиеся чувства, которые оба героя потом пронесут через всю жизнь. Из Библии известно, что, узнав о гибели Саула и Ионафана в битве на горе Гелвуйской, Давид выразил свою скорбь в песне: «Скорблю о тебе, брат мой, Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была превыше любви женской…»

Стихотворение построено в форме диалога: Давид мысленно разговаривает с Джонатаном, но Бог при этом тоже присутствует: это диалог между «Я» и «Ты» в присутствии Вечного «Его», ведь именно Бог даровал Давиду волшебную силу искусства. И это одна из главных тем творчества Ласкер-Шюлер. Люди искусства были для нее особенными: это посланники небес, носители божественного начала.

Еще в самом начале своего творческого пути она испытала на себе сильное влияние П. Хилле, которого провозгласила поэтом-пророком, поэтом-ясновидцем (а после его преждевременной смерти своеобразно канонизировала его как Святого Петра в «Das Peter-Hille-Buch», 1906). В ее понимании поэт создает свои творения, подобно Богу, передавая им собственную энергию, создавая свой собственный язык. Той же теме посвящены многие ее стихотворения в сборнике «Мои чудеса»: поэты и художники-экспрессионисты - Г. Тракль, Ф. Верфель, Г. Гросс, Г. Бенн, Ф. Марк, Л. Кракауэр и другие – обладают, по ее мнению, уникальным творческим даром.

Но одним из первых, по Библейскому преданию, этим бесценным качеством был наделен исполнитель и сочинитель псалмов легендарный Давид. И он – поэт, творец, властитель сердец, носитель волшебной силы искусства - становится главным героем стихотворения «Давид и Джонатан».

Более того - к избранникам небес автор причисляет и себя («Я Давид»), и именно поэтому она может влезть в его шкуру, она умеет смотреть его глазами, она знает, что он при этом думает и ощущает.

Тема поэта и поэзии красной нитью проходит и через уже упомянутое стихотворении А. Ахматовой, главным героем которого тоже является Давид. Только вместо царского сына (Джонатан) в его окружении появляется царская дочь (Мелхола). Это стихотворение входит в цикл библейских стихов русской поэтессы вместе с еще двумя – «Рахиль» и «Лотова жена». Все они достоверно воспроизводят ветхозаветные сюжеты, и одновременно позволяют, как и в случае с Ласкер-Шюлер, по-новому взглянуть на хорошо знакомые истории и героев:

(Первая книга Царств).

Давид играет на арфе пред Саулом Николай Петрович Загорский (1849—1893). Wikimedia

В центре стихотворения «Мелхола» (работа над которым была начата в 1922 году), находится образ женщины, переживающей сложное любовное чувство. Помимо своей воли она увлечена человеком, который по всем признакам совершенно недостоин руки царской дочери:

Автор намеренно нагнетает тягостные для Мелхолы ощущения: ее сознание помрачено, она утрачивает контроль над собой, словно сходя с ума от любовного наваждения. Последние строки стихотворения звучат вообще, как в бреду:

В то же время виновник ее мучительного недуга словно остается за кадром. И хотя в заглавие стихотворения вынесено имя Мелхолы, первопричина всего происходящего – Давид, искуситель, властитель душ. Его образ (сочинителя и исполнителя псалмов) является связующим звеном между двумя эпизодами стихотворения: своим искусством он благотворно влияет на душу Саула, но одновременно сводит с ума Мелхолу: «Бродяга, разбойник, пастух» в момент своего вдохновения становится поэтом- творцом. Он прекрасен и неотразим.

Исследователи творчества Ахматовой (Кихней Л.Г.) свидетельствуют о том, что она работала над этим стихотворением почти 40 лет: окончательная его редакция датируется 13 мая 1961. И это позволяет судить о том, насколько важна была для автора тема поэзии и поэта-пророка. И что немаловажно – поэзия воспринималась Ахматовой не только как созидательная, но и разрушительная сила, заряженная мощной божественной волей.

Однако, разумеется, было бы неверно сводить посыл автора только к одной-единственной мысли: в стихах Библейского цикла Ахматовой Мелхола, Рахиль, жена Лота воспринимаются как вполне современные живые женщины. Поэтесса вдыхает в них новое дыхание, наделяет сильными чувствами, собственными душевными тайнами. Ее героини «как бы оживают в современных женщинах, а современные женщины отражаются в своих далеких прототипах»[2].

У Ласкер-Шюлер, совсем другая позиция: ее (проявленное с детства) тяготение к таинственному Древнему Востоку связано со стремлением укрыться от реального мира, его пошлости, жестокости, социальной несправедливости. Она играет, фантазирует, мистифицирует, провозглашает некую связь со своими древними еврейскими предками. Буйная восточная фантазия сочетается в ее произведениях с удивительной лирической проникновенностью и выразительностью художественных образов.

Сравнение стихотворений А. Ахматовой «Мелхола» и Ласкер-Шюлер «Давид и Джонатан» позволяет не только оттенить их художественное родство и различия в подходе к изображению жизни, но и подчеркнуть, насколько важна была для этих двух больших поэтов тема поэта и поэзии.

Стихотворение «Давид и Джонатан» посвящено Senna Hoy. Этим вымышленным поэтическим именем поэтесса называла Иоганнеса Хольцмана - художника, скульптора, архитектора и к тому же активного анархиста, который пропагандировал свои взгляды (в числе которых были легализация гомосексуализма и женская эмансипация) в основанном им же журнале «Kampf».

Хольцман участвовал в русской революции 1905 года, так как считал, что что будущее Европы зависит от результатов исторических свершений в этой стране. Это была кульминация «его неистово-радикальной деятельности на службе у анархо-коммунистического движения, последний поступок романтического дебошира: romantic rowdy, как его окрестила бюргерская пресса» (Кристиана Гибиец[1]).

В июне 1907 года Хольцман был пойман и приговорён царскими властями к пятнадцати годам каторжных работ. Его друзья в Германии, только через несколько лет узнавшие о тяжелых обстоятельствах его жизни, начали бороться за его освобождение. Эльза Ласкер-Шюлер лично организовала сбор денег для поездки в Россию и в 1913 году навестила его в доме для душевнобольных под Москвой. К тому времени он уже был очень болен и, хотя российские власти были согласны его отпустить, Пруссия отказалась принять назад скандально известного революционера (якобы он мог бы совершить покушение на жизнь кайзера). Хольцман умер в 1914-ом году в Мещерской тюрьме (похоронен на еврейском кладбище Берлин-Вайсензее).

В романе Кристианы Гибиец «Эльза голубая» есть несколько проникновенных страниц, посвященных взаимоотношениям Хольцмана и Ласкер-Шюлер: «Годы он вел собачий образ жизни, томился, заживо погребенный с тысячами таких же, как и он, в тюрьмах России. Сенна Хой, он же Йоханнес Хольцман, Саша, товарищ по играм ее ранних лет…» … «Эльза избегалась, чтобы хоть как-то помочь обреченному на смерть, найти деньги, влиятельные знакомства, чтобы его освободить…» и. т. д.

Кристина Гибиец уверена, что Senna Hoy и был тем таинственным возлюбленным, который подарил Ласкер-Шюлер ее любимого сына Пауля. Но это только частное мнение. Сама поэтесса этот вопрос оставила открытым. Тем не менее посвящение стихотворения Senna Hoy явно не случайно. Для поэтессы тема любви была одной из самых главных тем ее творчества. Только любовь, по ее мнению, дает подлинную жизненную силу и преодолевает страх смерти. Эта мысль звучит и в стихотворении «SennaHoy»: (Lasker-SchülerE. SelectedPoems. P. 142–144.2Ibid. P. 84).

(«О, розы крови твоей /Напоили нежностью смерть. /И я не боюсь умереть /Отныне»; перевод Г. Ратгауза)

Она действительно обожала своих друзей, некоторых из них – страстно любила как женщина. Ей нужно было постоянно находиться в состоянии влюбленности, чтобы спастись от пошлости окружающей среды. Она воспринимала любовь как величайшую ценность. Ее эротическая поэзия всегда имела какой-то скрытый подтекст, связанный с религиозным экстазом, мистическим озарением. И все это, с ее точки зрения, было сродни поэтическому вдохновению. Любовью же освещалась для Ласкер-Шюлер и дорога к Богу.

В сущности, о чем бы ни писала Э. Ласкер-Шюлер, она всегда писала о любви. Причем, - в самом широком, необъятном, в том числе библейском смысле: от любви-страсти до любви-страдания, от любви к мужчине до любви к человеку, миру, Богу и так далее. С темой любви связаны многие ее поэтические новации: каждый ее образ чрезвычайно конкретен и одновременно метафоричен.

«Древнееврейские баллады» продемонстрировали современникам неисчерпаемую духовную мощь и притягательность библейской эстетики. Писательница существенно переосмыслила такие литературные жанры, как историческая баллада и библейское стихотворение (парафраз какого-либо эпизода Библии), придав знакомым сюжетам удивительную лиричность и современность. Кроме того, она достигла особой пластичности и выразительности языка. А главное - в своих свободных ритмах, в невероятной звукописи и красочности стиха автор открыла читателям свое страдающее, болеющее всеми болями мира сердце поэта.

Любопытно, что Петер Хилле, ушедший в мир иной раньше, чем появились «Баллады», дал Ласкер-Шюлер имя еврейской пророчицы Деборы и назвал ее «чёрным лебедем Израиля» («Der Schwarze Schwan des Israels») : Else Lasker Schüler: Dichtungen und Dokumente. München, 1951. S. 565.

А австрийский литературный критик Карл Крауз видел в ней «сильнейшее и непостижимое» поэтическое явление немецкого модернизма и не один раз публиковал её стихи в своем венском журнале «Факел».

В годы Веймарской республики писательница удостоилась общественного признания, издания своих сочинений, а в 1932 году - престижной премии имени Генриха фон Клейста, высшей литературной награды Германии: «за вечные ценности её поэзии, которые не уступают бессмертным творениям наших величайших немецких мастеров». Правда, нацистская газета «Фолькишер беобахтер» откликнулась на это событие однозначно без восторга: «Мы считаем, что чисто еврейская поэзия Эльзы Ласкер-Шюлер к нам, немцам, никакого отношения не имеет» (цитируется по источнику Г.В. Синило ЭЛЬЗА ЛАСКЕР-ШЮЛЕР[3]).

Однако череда невзгод началась для писательницы несколько раньше: смерть сына в 1927 году оказалась для неё страшным потрясением. Талантливый художник, Пауль умер от туберкулеза в полном расцвете своих творческих возможностей. Оправиться от этого удара его мать так и не смогла, она начала болеть сама, перестала выходить на люди и вскоре стала настоящей затворницей.

В марте 1933 года нацисты запретили к постановке в Берлинском театре Шиллера одну из трёх пьес Ласкер Шюлер - «Артур Аронимус и его отец» («Arthur Aronymus und seine Väter»,1932), посвящённую памяти её собственного отца и проблеме преследования евреев. Текст пьесы совершенно прозрачен: «Нашу дочь сожгут на костре. По примеру Средневековья! Охота на ведьм возродилась. Из обломков столетий. Пламя поглотит нашу невинную сестру…» (пьеса была сыграна в Цюрихе в 1936-ом году; на ее премьере присутствовал Томас Манн). В этом абстрактно-символическом произведении светлый идиллический мир детства побеждает антисемитизм. Но для самой писательницы все сложилось не так оптимистично.

В том же 1933 -м году Эльза Ласкер Шюлер навсегда покидает дорогой ее сердцу Берлин. Это решение было принято в страшной ситуации: на улице на поэтессу, которой в то время было 64 года, накинулась группа нацистов. До полусмерти избитая железными прутьями, она даже не вернулась в свою квартиру: едва опомнившись, отправилась на вокзал и взяла билет до Цюриха…

Позднее она окажется в Иерусалиме, на земле своих далеких предков, на таинственном Востоке, куда уносилась в своем воображении с детских лет, но это отнюдь ее не спасло и не сделало счастливой. На земле обетованной поэтессу стала грызть тоска по родине, по детству, по семье, по старым друзьям, оставшимся в прошлой жизни, по атмосфере богемных берлинских кафе. Именно в Берлине ей было суждено было стать большим поэтом и воплотить свои художественные фантазии на родном для нее немецком языке.

Нельзя сказать, что в Израиле Ласкер-Шюлер была уж совсем никому не нужна, нет! В литературных кругах ее творчество вызывало неподдельный интерес, а такие издатели, как Соломон Шокен и Евиш Агенци предоставили ей возможность на склоне лет зарабатывать себе на жизнь, но деньги обычно просто таяли у неё в руках, она никогда не умела с ними обращаться. Повсюду нищая и чужая, лишённая родной речи и родной почвы под ногами, она существует, словно во сне: собирает вокруг себя каких-то детей и постоянно ходит с ними в кино, смотря один и тот же фильм по два-три раза.

Последний пятый сборник стихов Ласкер-Шюлер - «Мой голубой рояль» появился в Иерусалиме в 1943 году с проникновенным посвящением: «Моим незабываемым друзьям и подругам в городах Германии и тем, кто, подобно мне, разбросан и рассеян по миру…».

Использованная литература:

  [1]  НА ПЕРЕКРЁСТКЕ КУЛЬТУР AN DER KREUZUNG DER KULTUREN Трёхъязычный литературный альманах Dreisprachiger literarischer Almanach №2, Gesamtherstellung Edita Gelsen e.V. Printed in Germany 2015 (semejka.de PDF).

  [2]  Кихней Л.Г.: Поэзия Анны Ахматовой. Тайны ремесла. Глава 2. Мифопоэтическое начало в творчестве Ахматовой "Белая стая", "Подорожник", "Anno Domini". (ahmatova.niv.ru)

  [3]  Г.В. Синило ЭЛЬЗА ЛАСКЕР-ШЮЛЕР (docplayer.ru)