О наиболее драматических страницах жизни Осипа Мандельштама – создании знаменитого антисталинского стихотворения и последствий, с ним связанных, первой рассказала в своих «Воспоминаниях» его жена Надежда Мандельштам, сумевшая сохранить стихи своего великого мужа в самые страшные времена.
(С. В.).
|
| Римма Запесоцкая |
В мои школьные и студенческие годы стихи Мандельштама ходили только в списках - он был полузапрещенным поэтом. Я читала попадавшую в мои руки машинопись и сама перепечатывала эти драгоценные, магические строчки. Стихи Мандельштама по своей поэтике были мне особенно близки, они действовали еще сильнее, чем любимые стихи остальных поэтов «четвёрки»: Пастернака, Ахматовой и Цветаевой.
В Советском Союзе первая книжка его стихов вышла, помнится, в 1973 году. А в 1984 году я прочла три тома зарубежного издания произведений Мандельштама, которое дал мне почитать мой тогдашний приятель Борис Митяшин. А потом стало известно, что Митяшина арестовали. В феврале 1985 года я присутствовала на суде и на оглашении приговора. Конечно, судили моего приятеля за распространение «антисоветской» литературы в целом. Но в числе других «доказанных» фактов его преступной деятельности было представлено и это заграничное мандельштамовское издание, в первом томе которого присутствовало антисоветское, как установила «экспертиза», предисловие, написанное Никитой Струве. За свои «страшные преступления» Б. Митяшин был приговорен к пяти годам заключения и к трем годам ссылки.
Трагическая судьба самого Мандельштама долгие десятилетия распространялась на его творчество, близких людей и доверенных лиц. И то, что вдове поэта вообще удалось сохранить его произведения (хотя и не в полном объеме) для потомков, для русской и мировой культуры, можно считать просто чудом. Как и многие другие, я это прочувствовала особенно остро после прочтения «Воспоминаний» Надежды Яковлевны Мандельштам.
Находясь в поле притяжения биографии поэта, я новыми глазами перечитывала его стихи и в 1977 году написала два маленьких стихотворения памяти Осипа Мандельштама:
В этом же году через своих хороших знакомых я получила номер телефона Надежды Яковлевны и ее разрешение позвонить и договориться о встрече, чтобы прочитать ей эти стихи.
 |
| Н.Я. Мандельштам |
И вот, приехав на несколько дней в Москву (в 1978 году), я с трепетом позвонила по заветному номеру и услышала голос Надежды Яковлевны. Она сразу же пригласила меня приехать к ней домой. Жила она на окраине Москвы, на Большой Черёмушкинской улице, в крошечной однокомнатной квартирке, почти без мебели. Незабываемое впечатление произвела на меня ее внешность: мне открыла дверь маленькая, очень худая, вся как будто высохшая - не столько, по-моему мнению, от возраста, сколько от жизни, полной лишений и опасностей женщина. Взгляд ее был острым, проницательным, она кивнула мне и предложила пройти в комнату.
Я села на предложенный стул, а она - на диванчик, стоявший напротив двери, у противоположной стены, возле стола. Я передала Н.Я. стихи, посвященные Мандельштаму, и она, бережно взяв их в руки, отложила в сторону, сказав, что обязательно внимательно прочтет и сообщит мне свое мнение. Потом она попросила, чтобы я что-нибудь рассказала о себе. Я смутилась и не успела еще толком ничего ответить, как вдруг раздался звонок в дверь. Это пришел ее знакомый (не запомнила, как его звали). Как я поняла, этот человек помогал Н.Я., в частности, возил ее, когда это было необходимо, на своей машине.
Во время разговора хозяйка всё время курила. После прихода гостя разговор велся только на бытовые темы, и вскоре я стала прощаться. Н.Я встала с диванчика, на котором полулежала, и подошла к двери, чтобы проводить меня. Я спросила, могу ли снова позвонить ей, когда буду в Москве. Она ответила, что, конечно, я могу и позвонить и, возможно, даже зайти к ней опять.
На следующий год, оказавшись в Москве, я действительно опять позвонила Н.Я. - и она вновь пригласила меня к себе. В то время Н.Я. уже неважно себя чувствовала, и поэтому в ее квартире вместе с ней жила молодая девушка, которая прибирала квартиру, приносила продукты и, кажется, что-то готовила.
Вскоре после моего прихода появилась еще одна гостья - как я поняла, близкий для Н.Я. человек, интеллигентная женщина средних лет, математик по профессии. Через несколько летя увидела ее снова на групповой фотографии в книге воспоминаний об Олеге Дале. Фотография датирована апрелем 1981 года, и в подписи под ней обозначена только первая буква ее имени: Т. Шапиро.
Разговор на тот раз шел вокруг новостей культуры. Н.Я. сидела на своем диванчике, была в хорошем настроении, шутила. Несколько раз она по разным поводам этак небрежно произносила: «Как говорил Оська… Оська бы на это ответил…» Что именно он, по словам Н.Я., говорил и отвечал, я, к сожалению, не запомнила (жаль, что сразу не записала!), но вот это «Оська», произносимое Н.Я. легко и даже чуть эпатажно при мне, почти незнакомом ей человеке, показывало еще одну грань ее натуры - игнорирование условностей, проистекающее, очевидно, от полной внутренней раскованности.
 |
| «Книга третья» |
Об этом же говорило ее поведение: во время разговора Н.Я. вдруг со смехом толкнула ногой свою юную компаньонку, сидевшую на том же диванчике. Этот неожиданный выпад очень пожилой и больной женщины не выглядел, однако, шокирующим, скорее, он демонстрировал симпатию и доверие к объекту «нападения», ведь такой шутливый жест, да еще в присутствии гостей, можно позволить только по отношению к близкому человеку.
Когда я собралась уходить, Н.Я. очень серьезно похвалила мои стихи, посвященные Мандельштаму. И я поверила, зная о ее бескомпромиссности и о том, что она предпочитает говорить правду в глаза, игнорируя светские условности и комплименты из вежливости. Она встала, чтобы проводить меня, сама открыла дверь и, стоя на пороге, сказала: «Звоните и приходите снова, но напомните мне о себе, если я забуду. Что-то память у меня слабеет в последнее время». И я ответила дежурной фразой, которая, тем не менее, была совершенно искренней: «Спасибо, и пожалуйста, берегите себя!». Н.Я. взглянула на меня немного лукаво, дернула плечом и спросила: «А зачем?» И я не нашлась, что на это ответить, только улыбнулась растерянно. Вот так мы и расстались.
«А зачем?» - на этих словах закончилось мое недолгое знакомство с Надеждой Яковлевной Мандельштам. Больше мне не довелось ее увидеть: она скончалась перед моим следующим приездом в Москву, в конце декабря 1980 года.
Уже после смерти мемуаристки появилось множество самых противоречивых высказываний по поводу ее творчества. Известны мнения, что книги Н.Я. Мандельштам очень субъективны, полны резких и несправедливых оценок по отношению к окружающим. От крайнего субъективизма Надежды Яковлевны защищали Ахматову и других современников Мандельштама Анатолий Найман и у Лидия Чуковская. А вот Иосиф Бродский высоко оценивал ее автобиографическую прозу. Что касается меня лично, то я в свое время зачитывалась ее книгами, жадно впитывала из них огромное количество сведений и деталей, прежде мне не известных, и попутно отмечая авторский субъективизм, видела прежде всего несомненную незаурядность личности вдовы поэта.
P.S. В вышедшей уже после смерти Н.Я. книге (Надежда Мандельштам. «Книга третья». YMCA-PRESS. Paris. 1987) я нашла фотографии, сделанные примерно в то же время, когда я с ней познакомилась. На обложке книги фотография, где она сидит на том самом диванчике и курит.