Отец и сын - Леонид Пастернак и Борис Пастернак - два замечательных мастера, которым «по слепой игре судьбы посчастливилось высказаться полностью». 0тцу – в живописи и графике; а сыну – в литературном творчестве.
В личной судьбе каждого из них, также как и в их художественном творчестве, Германия занимает особое место. Художник Леонид Пастернак прожил в этой стране значительную часть своей жизни и создал здесь множество прекрасных произведений. Трудно даже сказать, какому государству в большей мере принадлежит его искусство. Недаром выставка 2001 года, прошедшая в России при содействии Посольства Германии и поддержке немецких учреждений и обществ, получила название «Леонид Пастернак в России и Германии».
|
| Леонид Пастернак |
В Германии хорошо знают и лауреата Нобелевской премии 1958 года писателя Бориса Пастернака: в этой стране (в Берлине и Марбурге) есть улицы, названные его именем. Когда-то в немецком городе Марбург студент философского факультета Борис Пастернак вдруг осознал свое настоящее призвание и «…основательно занялся стихописанием…»[1]. Здесь, на фасаде дома (по Гиссельбергштрассе, 15.), где Б.Пастернак прожил три своих ярких летних месяца, в его честь установлена бронзовая памятная доска: Boris Leonidovic Pasternak 1890-1960.
Леонид Осипович Пастернак[2] впервые оказался в Германии, когда ему исполнилось 20 лет (в 1882 году). В тот год он пробовал поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, но единственная имеющаяся здесь вакансия была уже занята графиней Т.Л. Толстой[3]: позже она пошутила, что именно благодаря ей художник поехал учился за границу - в Мюнхенскую королевскую академию художеств. Родители отнюдь не поощряли страстного увлечения их сына рисованием, они надеялись, что он получит высшее образование. Для евреев в царское время это было единственной возможностью перейти оскорбляющую человеческое достоинство черту оседлости. Следуя родительской воле, Пастернак за три года своего обучения в Мюнхене заочно окончил юридический факультет Новороссийского университета.
В годы своей учебы Леонид Пастернак, по собственному своему признанию, «работал с большим энтузиазмом, хотя средств иногда не хватало на такой скромный обед, как редька с хлебом»[4]. Ему очень нравилась свободная и творческая обстановка в мастерской профессора Гертериха.
«…Город Мюнхен жил учащимися и для учащихся всех национальностей, - вспоминает художник об этом периоде своей жизни. Королевская Академия Художеств была на такой высоте по уровню преподавания, что многие предпочитали учиться – особенно рисунку – не в Париже, а в Мюнхене. А какие патриархальные времена и нравы были тогда! К нам пешком очень часто приходил бодрый старик – в простом штатском костюме, в сопровождении другого господина в штатском, - это был принц – регент Луитпольдт, глава Баварии, с адъютантом своим. Луитпольтд очень любил художников, подходил к каждому мольберту, разговаривал и шутил с учениками и интересовался их ученическими работами. Было ли это от избытка свободного времени или он действительно так любил искусство, что хотел знакомиться с ними и в его «истоках?»
Каждую свободную минуту его студенты стремились провести в знаменитой Пинакотеке, и это тоже во многом способствовало формированию и оттачиванию их таланта. Мюнхенский период[6] стал основой всей дальнейшей творческой работы Л. Пастернака. Уже здесь, к примеру, проявился интерес художника к искусству книжной иллюстрации, позднее принесший ему международное признание[7].
 |
| Студенты перед экзаменом |
Окончив обучение в Мюнхене, Пастернак отбыл на родину, но его связь с Германией на этом не прервалась. В 1895 году на Всемирной Мюнхенской выставке он представил свою картину «Студенты перед экзаменами». Эта работа получила золотую медаль и через три года была приобретена французским правительством для Люксембургского музея в Париже. Весной 1904 г. Пастернак принимает участие в Международной выставке в Дюссельдорфе, а после ее окончания путешествует по Германии. Он посещает Дрезден, затем направляется в Мюнхен и навещает Пинакотеку, где в молодости провел много счастливых часов. Однако прежнего восторга от этого музея уже не испытывает: «Не знаю, приписать ли погоде, неудачам ли, настроению ли, – но многое, что мне так нравилось здесь, сегодня меня не трогало! Должно быть, Дрезденская галерея перешибла, та богаче во многих отделах!»[8].
Следующий приезд Леонида Пастернака в Германию был связан с событиями 1905 года. Художник не случайно выбрал Германию в качестве временного пристанища для своей семьи[9]. Ведь в молодости он здесь жил и учился, да и чисто по-человечески в этой стране ему очень нравилось.
«Какая высокая здесь культура. Как все устроено хорошо, удобно для среднего класса, чисто, прилично, каждый отлично знает свое дело и место. Выглянешь в окно, и сердце радуется – всюду дороги, шоссе, как зеркало, блещет все чистотой. После дождика сегодня – грязи никакой; поля возделаны и доведена обработка их до высшей степени культуры. Участки, правда, маленькие, правда тесно кругом, но что есть, то доведено до совершенства. … глаз отдыхает на сотнях маленьких домиков с садиками крошечными, но все это и всюду пропитано культурой, «Gemüth’ом», правда, может для нас и скучным, мещанским «Gemiith’ом». Часто поезд пересекает совсем почти махонький городишко, село, но в нем какая мостовая, – дай Бог Москве через четверть века! И тут же электрическая конка! Душа на эту культуру их радуется, но в то же время скорбит, что у нас этого нет и долго еще не будет, что отчаянная бедность, мрак и невежество широко расстилаются по родному краю. Немцы недаром гордятся собою – они вправе называться самым культурным народом, сильным, с победоносным будущим».
 |
| Автопортрет с женой |
Семья Пастернаков поселилась в западной части Берлина в районе зоологического сада (Zoo), в пансионе «Gebhardi», Kurfürstenstraße, 113. Берлин начала века жил насыщенной культурными событиями жизнью. Концерты, выставки, лекции привлекали тысячи слушателей и зрителей. Город давал возможность познакомиться с великолепными художественными собраниями, расположенными на знаменитом (теперь взятым под охрану ЮНЕСКО) острове музеев.
Пастернак писал об этом в Москву: «Я недавно с ребятами был в Museum für Völkerkunde (Этнографический) – это что-то непередаваемое!! Если бы Вы видели, (я в первый раз видел) остатки искусства Мексики и вообще Америки, затем там Индия и все народности Азии, Африки, Австралии – неиссякаемый источник народного творчества, начиная с самых примитивнейших дикарских и кончая тончайшим искусством … индусов, японцев, и все это стремление к вечной красоте форм, красок, гармонии». Его восхищает Пергамон и Парфенонский фриз. Леонид Осипович называет эти коллекции берлинского музея «удивительно богатыми и поучительными»[10].
Лето семья проводит на острове Рюген в курортном местечке Гёрен. В сентябре работы Пастернака были выставлены в художественном салоне Эдуарда Шульте на Unter den Linden, и русский художник получает приглашение занять место преподавателя в Берлинской Академии Художеств. В Берлине Л. Пастернак познакомился с известными немецкими художниками Максом Либерманом и Ловисом Коринтом[11] О Либермане он отзывался весьма критично.
«Взять, например, Либермана. Бог ихнего Secession’а…, а как посмотрел я, как он пишет и рисует, с глазу на глаз дома… Тоже на душе легче стало: «И мы не лыком шиты». Я был еще раз у него, он в первый раз попросил как-то ему позировать, он пишет картину – жанр, как Папа благословляет толпу в Сикстинской капелле. Разочаровался я и в том немногом, что еще меня привлекало в нем. – Такое неприкрытое самообожание и всё «ich» и «ich», … под конец визита он мне стал противен: зол, мелочен, несмотря на его несомненный острый ум, силу характера и т.п., а в конце концов, сытый всегда, избалованный состоянием и лестью и всякими прочими благами жизни».
Зато с немецким импрессионистом Ловисом Коринтом у Пастернака сложились тёплые отношения. Он позировал ему для портрета (в 2008 году этот портрет можно было увидеть на юбилейной выставке Ловиса Коринта в Лейпциге, а в настоящее время он хранится в художественном музее Гамбурга). Узнав о смерти Коринта, Пастернак писал: «Как громом поразило меня это известие: что ни говорите — крупнейший живописец Германии. ...крупнейший и настоящий крупного темперамента, прогрессировавший, чем старше становился, и, невзирая на парализованную всю половину свою — работал невероятно много и без устали. ...и для меня лично это потеря очень чувствительная. Это — единственный художник, которого я уважал и как очень порядочного человека, и как художественно цельный темперамент»[12].
 |
| Лорис Коринт |
В свою очередь Пастернак по сохранившимся у него наброскам, спустя два года после смерти друга, тоже написал его портрет, который в декабре 1927 года выставил на своей персональной выставке. Известно высказывание об этой работе критика Фритца Шталя: «Я за всю свою долгую жизнь не видал такого портрета, как Коринт Пастернака. (...) Вся жизнь сконцентрирована в глазах, это — одна громадная, святая, пламенная воля творчества … Никто не представлял себе такого Коринта в последние годы его жизни. (...) Эта картина должна висеть рядом с последними произведениями Коринта, которые она поясняет лучше любых слов. Судя по данному произведению, художник Пастернак - один из невероятно редких прирожденных портретистов»[13].
Но Леонид Пастернак еще раньше (в начале 20 столетия) стал известен в Европе как выдающийся портретист. Репродукции его работ (картин, литографий, зарисовок) появлялись в различных художественных журналах, в том числе, английском журнале «Studio», в котором в частности заинтересовались пастернаковскими набросками детей . Некий Mr. Vincent обратился к художнику с просьбой написать портрет его дочери и пообещал ему неисчерпаемый источник прекрасно оплачиваемых заказов: «англичане с их любовью к детям как никто способны оценить художника». Во время этой поездки (летом 1907 г.) Леонид Пастернак с женой попутно посещает Бельгию, Голландию (где художник выполняет серию пейзажей европейских городов), а также снова заезжает в Берлин.
Ещё одно посещение Германии (летом 1912 г.) было связано с курсом лечения в Киссингене Розалии Пастернак, жены художника. А в Марбурге в то же самое время (в течение одного летнего семестра) учился в университете его сын Борис. Окружая вниманием больную жену и приятельски общаясь с сыном, Пастернак, ни на минуту не забывает об искусстве, которым до краев заполнена вся его жизнь. Художник в это время стремится (в отличие от передвижников, провозгласивших примат жизни над искусством) создать искусство «равносильное жизни»..
«Я успел съездить в очаровательный живописнейший поэтический (готико-немецко-барокковый) Марбург, особенно после разительного менялы-буржуа Франкфурта, куда успел также залететь и облететь в полчаса на подобающем такому городу «ауто» и увидать дом Гёте, улицу гетто старого, дом Ротшильдов и пр. и, захватив с собою Борю, разочаровавшись «чуточку» в Когене, ...тем более, что тотчас не удалось бы его нарисовать, так как он странно ломался: он уже дал слово знаменитому нашему Либерману sitzen для портрета и Radierung, не будет ли это конкуренция... (между прочим, у него столь поддающееся, лёгкое для портрета лицо)[1]…
Так значит, начхав на его предложение явиться всё-таки к нему на другой день утром, - уехал с утра в Кассель … и только вошёл с Борей в галерею, как художественно-живописное вино Вандиков, Рубенсов со стен ударило в голову... Я перодился в миг, меня узнать было нельзя под наплывом этих чувств... из глубины анфилады зал глянул на меня красавец Тициан! … Но, Боже мой, что делает истинное искусство: через зал и …я получаю удар в самую глубь сердца, в глубь «человека»: это Рембрант. Это его благославение Якова!! Это выше всего, что я видел его, это Бах!»
[1] нежелание Германа Когена позировать для портрета не помешало художнику сделать несколько зарисовок во время его лекции. Позже Л.Пастернак создал литографию «Герман Коген со студентами»
В послереволюционные годы Л. Пастернаку все сложнее становилось жить и работать в России. Его семья из 6 человек занимала тогда служебную пятикомнатную квартиру на Волхонке, но их «уплотнили»: пришлось отдать две комнаты семье Устиновых, а весной 1921 года Леонид Осипович получил требование Наркомпроса немедленно освободить и оставшуюся часть своей квартиры. Однако вмешался Луначарский: «Леонид Пастернак находится под решительным покровительством Советского правительства, и на его мастерскую посягать нельзя». Эпизод с квартирой заставил художника просить Луначарского устроить ему поездку в Германию - на год–два для лечения (у Розалии Исидоровны обострилась стенокардия, у Леонида Осиповича слабело зрение). Так Пастернак вместе с женой и дочерьми (оставив сыновей в Москве) снова оказался в Германии.
Семье удалось снять меблированную квартиру в (том же!) районе (Zoo), на Байройтерштрассе (Bayreuther Straße 17), правда, комната для работы оказалась небольшой и неудобной («ни один немецкий художник не просуществовал бы четыре дня — а не 4 года в такой обстановке, «плодотворно и творчески себя проявляя» - но увы... русский художник силою его ананке[16] (…) я четыре года «творил» портрет за портретом...»[17].
Жизнь в стране, проигравшей войну и переживавшей период бешеной инфляции, была очень трудна: «В смысле заработков здесь стало как у вас, не до искусства. Все стремятся в Америку, и я не оставляю мысли и готовлюсь к этому». Однако самочувствие жены и учеба дочерей в университете (Жозефина поступила на философский факультет, Лидия – на химический) не позволяют семье тронуться с места. И Пастернак, прежде так восхищавшийся Германией, с болью смотрит на что происходило вокруг: «… видно мы живем в неслыханно чудовищном времени… Разве можно было себе представить, как гибнет с часу на час некогда столь державная страна… (Из письма к сыновьям: октябрь, 1923).
Последний период жизни в Германии (с сентября 1921 г. до лета 1938 г.) оказался для художника самым продолжительным и плодотворным. В то время художнику было почти 60 лет, но он был вынужден заново завоевывать себе имя, ведь со времени последних выставок с его участием прошло уже почти пятнадцать лет. Вспоминая это трудное время, Леонид Пастернак писал «С первых же дней моего временного переезда в Берлин я начал усиленно работать – главным образом портреты и кое-что из графики (автолитографией, офортом). Я жадно стал писать, свободно, смело, не стараясь угодить публике или критике-прессе». Удивительно, что и в эти годы Леонид Пастернак не утратил ни работоспособности, ни романтической веры в удачу. В 1921 г. он писал в Москву своим сыновьям: «Бог не оставляет меня текущей работой. Мой … оптимизм опять мне подсказывает, что все образуется… ( ) Да, образуется неукоснительной волей и выдержкой»[18].
Как ни трудна была жизнь в послевоенной Германии но уже к середине 20-х гг. Леонид Пастернак сумел обеспечить своей семье достойное существование. Он участвует в международных выставках, занимается литературной работой. В 1923 г. в Берлине вышла его книга «Рембрандт и еврейство в его творчестве». К столетию со дня смерти Бетховена Пастернак воссоздал утраченный в Москве литографированный рисунок «Бетховен», и журнал «Die Deutsche illustrierte» в марте 1927 г. поместил его на своей обложке как лучший во всей иконографии великого композитора.
Итогом всей этой напряжённой жизни стала первая в Германии персональная выставка Леонида Пастернака, устроенная в одном из самых лучших художественных салонов Берлина (салон Виктора Хартберга). Здесь было представлено 54 работы, выполненных в самых различных техниках: произведения, посвященные России (серия «Л.Н. Толстой», портреты российских деятелей культуры – Рахманинов, Шаляпин, Ремизов, Б. Пастернак), более 10 живописных и графических сюжетов, напоминающих о поездке в Палестину. И наконец - самый обширный раздел – Германия: зарисовки берлинских бытовых сцен, портреты немецких деятелей культуры и науки.
«… – успех у меня слава, слава Богу, сногсшибательный и сверх всякого ожидания… и много вещей продано. Во всех газетах – самые лучшие отзывы, будут еще появляться и репродукции в иллюстрированных приложениях, (…) мой антерпренер Hartberg – доволен таким «урожаем», а как едва хотел устраивать выставку – относился с недоверием – ведь я чужой, незнакомый, а у него все известные и из молодых; … мой Гарнак (теолог и историк Адольф Харнак) приобретен для Kaiser Wilhelm Institut в Dahlem. Затем мой Коринт такой фурор произвел, что все меня поздравляли с критикой этого Шталя. … Надо знать, что это здешний, для всех авторитетный, неподкупнейший, строжайший – гроза художников – и я пуще всего его боялся, откладывал выставку; думаю, разругает и тогда складывай чемоданы… Я провала объективно не боялся, ибо я чувствую себя куда сильнее всех здешних «авторитетов», и моя живопись, особенно за последние годы стала сильнее, а о рисунке и говорить нечего! Но пойди, растолкуй, когда я «новичок»! – Ведь ко мне после этих рецензий приходили на меня посмотреть – откуда я такой взялся. Берлинцы – это не у нас – ходят по выставкам с газетой в руках и какой-нибудь Шталь или Осборн – авторитеты ...»
Успех персональной выставки придал художнику новые силы, он выполняет новые портреты, создает композиции «Иоганн Себастьян Бах и Феликс Мендельсон Бартольди», «Бах и Фридрих Великий». В его творчество входят пейзажи Баварии, т.к. там (в Мюнхене) он жил в летние месяцы у своей дочери Жозефины, вышедшей замуж за своего троюродного брата - Фёдора Пастернака, директора Баварского банка. В просторных комнатах их мюнхенского дома Леонид Осипович разместил многие из своих лучших работ. В письме к сыну Борису художник сообщает: «Я по-прежнему много работаю, и работа – это единственное верное средство держаться на высоте».
В 1928 году знаток русского искусства и давний почитатель творчества художника – Макс Осборн - выпускает свою монографию «Leonid Pasternak»[19]. Она включила в себя автобиографические заметки Л. Пастернака о детстве в Одессе, встречах с Толстым, Рильке и Коринтом, а также 150 черно-белых и цветных иллюстраций. Художник сам руководил типографскими работами по печатанию репродукций, сумев добиться высокого качества воспроизведения графики и рисунка. Тираж этой большеформатной книги составлял 1000 экземпляров. Среди них - 70 особых подарочных экземпляров, имевших особый переплёт и авторскую литографию «Портрет Льва Толстого» с карандашным автографом. Среди тех, кто получил один из этих экземпляров, был Альберт Эйнштейн (репродукция его портрета тоже помещёна в этой книге). Великий физик, в своем ответном письме, сердечно поблагодарив авторов за замечательную книгу, отметил, что пастернаковские портреты являются ярким воплощением человеческой индивидуальности.
С приходом к власти нацистов положение эмигрантов в Германии резко изменилось. В 1935 году Леониду Пастернаку[20], как и всем и художникам неарийского происхождения (которые были «не в состоянии воплощать арийские идеи»), запретили заниматься живописью. Однако он продолжает работать, и его очень волнует судьба картин, рисунков, эскизов: «в музей бы надо». Но установившийся режим не позволял ни распродавать картины, ни размещать их в музеях Берлина. Все настоятельней становились мысли об отъезде. Наконец под угрозой насильственного выселения из Германии, художник забирает свои работы и направляет их в Англию к младшей дочери Лидии, вышедшей замуж за англичанина. Летом 1938 г. Пастернаки переезжают в Лондон. Вскоре туда же со всей своей семьей приехала и старшая дочь Жозефина. Последний период жизни Леонида Пастернака был, как и прежде, был наполнен творческой работой. Однако большое число его работ в годы войны погибло, значительная их часть оказалась в частных собраниях, поэтому мы до сих пор не знаем точного места их нахождения. Художник скончался в своей мастерской в Оксфорде 31 мая 1945 г.
Жизнь художника, как и его произведения, всегда были предметом восхищения и неизменным образцом для подражания для его сына Бориса Пастернака: «Это отношение к жизни, т.е. удивление тем, как я счастлив и какой подарок - существование, у меня от отца: очарованность действительностью и природой была главным нервом его реализма и технического владения формой». Недаром одно из ранних стихотворений самого Бориса названо «Чувство жизни».
[1] Б.Пастернак, «Охранная грамота».
[2] родился 22 марта (4 апреля) 1862 года в бедной Одесской еврейской семье (девятый ребёнок).
[3] Свободная вакансия в Училище будет предоставлена Леониду Пастернаку только двенадцать лет спустя, но уже не как учащемуся, а как профессору одной из лучших передовых художественных школ того времени.
[4] Л.О. Пастернак «Воспоминания», Мюнхен. 1882-1885.
[5] Л.О. Пастернак «Воспоминания», Мюнхен. 1882-1885.
[6] В 1885 году, окончив с медалью натурный класс в Мюнхене, Пастернак возвратился в Россию.
[7] Он стал лучшим иллюстратором произведений Льва Толстого («Воскресение», «Война и мир»).
[8] Из письма жене от 22 мая 1904
[9] В Одессе, Пастернак познакомился с Розалией Кауфман, талантливой пианисткой, уже профессором консерватории. Их свадьба была сыграна (14 февраля 1889 года) на деньги, полученные от П.М Третьякова за картину «Вести с родины», купленную им у художника прямо с мольберта ещё до Передвижной выставки 1889 года. Первенец – Борис - родился уже в Москве. Вслед за ним в этой семье появилось ещё трое детей: сын Александр (13 февраля 1893 г.) и дочери Жозефина (5 февраля 1900 г.) и Лидия (8 февраля 1902 г.).
[10] П.Д. Эттингеру, от 31 марта 1906 г.
[11] Макс Либерман в то время возглавлял Берлинский Сецессион, объединивший художников неакадемического направления. В 1906 г. это объединение разделилось на 2 общества: «Свободный Сецессион» во главе с Либерманом и «Новый Берлинский Сецессион» во главе с Ловисом Коринтом.
[12] П.Д. Эттигнеру, 20 июля 1925 г.
[13] F. Stahl, „Berliner Tagesblatt“ , 21. Dezember 1927
[14] Его талант был признан и на родине. Ещё в 1905 г. он получил звание академика Петербургской Академии Художеств. Но особенно важно было для него признание высоко ценимого им крупного русского художника и его друга Валентина Серова: «Вы победили дитё!»
[15] П.Д.Эттингеру, июль 1912 г., Киссенген
[16] Судьба, рок (др.-греч.)
[17] Б.Л. Пастернаку, Мюнхен, 12 июля 1927 г.
[18] Л.О.Пастернак. Записи разных лет
[19] В Национальной библиотеке Лейпцига монография «Leonid Pasternak хранится» за номером 54. Но большая часть тиража в 1933 г. бесследно исчезла из типографии, предположительно, была уничтожена нацистами.
[20] Пастернаки, не желая потерять возможность вернуться в Россию, оставались советскими подданными.