«Вы ее попробуйте достаньте-ка,
Догадайтесь, где она, руда...»

В основу этого цикла статей положены воспоминания моего отца, человека, сумевшего воплотить в жизнь мечту любого геолога: найти и разработать собственное месторождение. Но, конечно, его жизненный путь совсем не был усыпан розами. Случались и головокружительные взлеты, и не менее впечатляющие падения. Выдержал ли рассказчик свои испытания? Думаю, всех строже обо всем этом судит он сам.

В 1959-1974-х годах я жил и работал на севере Киргизии, который изъездил тогда вдоль и поперек. И, конечно, сроднился с той землей, прикипел к ней душой…

В расцвете сил, накануне своего открытия… Фото из личного архива

В расцвете сил, накануне своего открытия…

На севере Киргизии издавна селилось большое количество русскоязычного населения. Еще сравнительно недавно побережье озера Иссык-Куль было густо усыпано русскими и украинскими селами. А местные жители, большей частью животноводы, предпочитали жить в отдаленных высокогорных аулах - там, где имелись превосходные пастбища. И чем выше в горах жили киргизы, тем меньше контактов имели они с другими языками и народами. В своих геологических маршрутах мы, бывало, сталкивались с живописными кочевниками, которые приглашали нас в свои юрты, угощали чаем или кумысом. Эти простые люди были удивительно гостеприимны, а также добры и открыты. Мы с ними легко находили общий язык - в бытовом смысле, конечно. Впрочем, иногда случались и досадные проколы. Расскажу для примера об одном из них.

Однажды во время выборов в Верховный Совет мне поручили организовать избирательный участок в небольшом животноводческом посёлке под названием Кок-Мойнок. А кандидатом в депутаты там был выдвинут в будущем всемирно известный писатель Чингиз Айтматов. Но вот беда: в том поселке никто не говорил по-русски, а я не знал киргизского языка. Ситуация поначалу выглядела совершенно безнадежной, но потом кто-то неожиданно вспомнил об одном местном жителе, способном выполнить роль переводчика. Им оказался седоволосый коренастый мужчина средних лет.

Он внимательно меня выслушал и, что немаловажно, - прекрасно понял. А затем обстоятельно объяснил своему руководству, что и как нужно сделать, чтобы организовать в их поселке избирательный участок. Очень довольный, что мне-таки удалось выполнить порученную миссию, я поинтересовался у своего собеседника, откуда тот так хорошо знает русский язык. Рассказ его был прост и безыскусен. Оказывается, в 30-е годы он работал в бригаде трактористов и даже был передовиком производства. «Но однажды, сюда приехали какие-то неизвестные люди» и, огульно обвинив его во вредительстве, на 10 лет сослали в сибирские лагеря. Вот там-то он русский язык и выучил.

За время долгой профессиональной деятельности в Киргизии у меня сложились замечательные отношения со многими представителями титульной национальности. Некоторые из них стали мне настоящими друзьями. И вообще до горбачевской «перестройки» большинство киргизов относились к русскоязычным жителям республики вполне дружелюбно, а те из них, кто освоили русский язык и получили приличное образование, - особенно. Но между собой киргизы не ладят до сих пор.

В этой стране необычайно развиты родовые, клановые связи, и поэтому южные и северные киргизы друг друга принципиально не жалуют. Северяне отличаются от южан даже внешне: они более светлокожие, считается, что их предки – выходцы из южной Сибири. Южане смуглее и этнически ближе к узбекам, что, впрочем, тоже не мешает им враждовать между собой. И когда между существующими кланами начинаются всякие разборки, на свет божий откуда-то вылезают пресловутые восточные коварство и кровожадная жестокость.

Я больше половины своей жизни прожил в Киргизии и думаю, что неплохо ее знаю, в том числе – и для меня это самое интересное! - в геологическом плане. А тот период моей жизни в профессиональном смысле был самым ярким. В 1962-ом-1963-ем годах я работал в районе гор Кызыл-Омпул (юго-восточное окончание Киргизского хребта, недалеко от озера Иссык-Куль), и проводя свои обычные геологоразведочные изыскания, столкнулся с одной природной радиоактивной аномалией, которая страшно меня заинтриговала. Я долго и тщательно к ней подбирался, детально изучал все ее особенности и в конце концов, к невероятной своей радости, понял, что нашел уникальное ураново-ториевое месторождение.

В Киргизии – по долам, по горам… Нынче здесь, а завтра - там…

Такое открытие – мечта любого геолога, но, к сожалению, тогда мне попросту никто не поверил: ни друзья, ни коллеги, ни руководство. Подобные залежи в Советском Союзе еще не были известны (хотя такой тип месторождений уже находили за рубежом – на острове Мадагаскар в Индийском океане). Главный геолог экспедиции, в которую входила наша партия, даже отказался подписать мой отчет о результатах проделанной работы.

А в конце 1963-го года та наша экспедиция и вообще прекратила свое существование, передав все свои дела соседнему Казахстану. Но и на новом месте работы меня встретили прежние проблемы: недоверие руководства и резкая критика коллег. И все же я знал: мое месторождение действительно существует. Полученные материалы четко это доказывали. Вот только где и как об этом можно было говорить?!

Научные журналы для моих целей совершенно не годились: в то время немыслимо было публиковать материалы, связанные с радиоактивными минералами, ведь Советский Союз находился в состоянии холодной войны со всем западным миром. Ядерному оружию, а также добыче урана, из которого это оружие производилось, придавалось огромное значение, но все производственные отчёты, так или иначе затрагивающие эту тему, были абсолютно закрытыми.

Было ясно, что ни в Киргизии, ни тем более, – в Казахстане - меня слушать не захотят… Я был со всех сторон окружен плотной стеной неверия и непонимания…

Потеряв всякую надежду докричаться и достучаться до вышестоящих товарищей, я решил действовать в одиночку: и минуя все существующие инстанции и необходимые подписи руководства, - исключительно под собственным именем – отправил отчёт о найденном мною кызыломпульском месторождении в Главное управление Министерства геологии СССР.

Чего я тогда добивался?! По крайней мере, минутку внимания, возможности рассказать кому-нибудь об уникальности обнаруженного мной типа залежей. Промышленная разработка такого месторождения давала бы и безотходное производство самих рудных тел, и одновременно – обеспечила бы добычу не менее ценных вмещающих пород, из которых получают металлический алюминий, изготавливают всевозможные электроизоляторы, различные строительные материалы (шифер, керамическую плитку и т.д.). Тем более, что и важнейшие условия для всего этого каким-то чудесным образом уже существовали: рядом располагалось Ортотокойское водохранилище (как известно, при промышленной разработке подобных месторождений всегда необходимо большое количество воды), и всего в 8-10 километрах проходила железнодорожная ветка Рыбачье-Фрунзе.

Короче говоря, оправил я свой пакет документов в Москву и, стараясь надеяться на лучшее, продолжал жить и работать в Казахстане. Свой поступок я, разумеется, не афишировал, прекрасно понимая, что для того времени он был достаточно рискованным. Прошло несколько томительных месяцев… И вот однажды я все-таки получил ответное долгожданное письмо.

Как выяснилось, моими материалами (о чудо!) заинтересовался известный ученый - академик Д.И. Щербаков, который в то время курировал геологические научные исследования в Средней Азии. Вскоре мне повезло познакомиться с ним и лично! Несмотря на свой солидный возраст, этот замечательный человек (умнейший, интеллигентнейший!) несколько раз приезжал в Киргизию, чтобы все увидеть своими глазами. Кроме того, он взял на себя все переговоры с нужными инстанциями. И благодаря его огромному влиянию и всесторонней действенной поддержке (а он был членом Президиума академии наук СССР), казахстанская экспедиция все-таки продолжила свои геологические работы в горах Кызыл-Омпул.

А я? Я был назначен главным геологом кузыломпульской партии, и открытое мною месторождение стало разрабатываться не только при самом непосредственном моем участии, но даже под моим руководством. Настало самое счастливое время всей моей жизни. Боже мой! Как замечательно, как активно и плодотворно мы тогда работали! Или это мне только казалось? Но весь полевой сезон пролетел, как один миг. А зимой мы поехали в Алма-Ату на камеральные работы. Помню, как однажды всех сотрудников казахстанской экспедиции попросили срочно собраться в актовом зале. Никто не знал, по какому поводу. Погас свет, и началась демонстрация фильма, посвященного кузыломпульскому месторождению. Где-то в середине просмотра свет в зале снова зажегся, и зрители услышали объявление по громкоговорителю: «Есть ли среди присутствующих Александр Кабо? Встаньте пожалуйста! Поприветствуем первооткрывателя этого месторождения!» И после громких посвященных мне аплодисментов мы смотрели фильм дальше.

Да, это был высший пик моего геологического и человеческого восхождения… Помню, что в то дивное время мне почему-то совсем не думалось о каких-либо трудностях и невзгодах. А ведь мы по-прежнему по полгода проводили в горах - в условиях, даже отдаленно не напоминающих комфортные. И когда зимой «камералили» в Алма-Ате, то отчаянно скучали по своим близким и родным (сам я тогда частенько мотался во Фрунзе на выходные). Конечно, бывало грустно, что так быстро растут дети, стареют родители, и все это - без меня. Но личные потери все равно не заслоняли главного. Хотелось - прямо, как в молодости, - грандиозных свершений и полной отдачи любимому делу. Помните, как в песне:

Все тогда казалось плечу, можно было даже горы сдвинуть - при желании…

С сотрудниками кузыломпульской партии

Следующим летом мы снова работали в нашем «в поселке», и каждый день я сам (лично!) передавал начальнику партии результаты, фиксирующие содержание рудных компонентов в добываемой нами горной породе. А он отправлял в их центр (в Алма-Ату, а оттуда – уже в Москву). Цифры, безусловно, радовали. Жизнь шла по плану, возводимые конструкции представлялись прочными и надежными. Только не зря англичане в таких случаях говорят: слишком хорошо, чтобы быть правдой… Дальше, как водится, могло стать только хуже.

И точно! Вскоре начались неприятности. Хотя, казалось, что ничего вроде бы их не предвещало. Скорее, даже наоборот! Популярность нашего ураноториевого месторождения нового типа заметно возрастала. Однажды меня даже попросили сделать доклад о его открытии в киргизском Горнорудном комбинате. Разумеется, я был счастлив представить свои залежи в родной Киргизии. Но вот незадача! - практически в то же самое время меня вызвали в Алма-Ату, чтобы обсудить дальнейшие направления работ в нашей геологической партии. Нужно было как-то ухитриться успеть повсюду и при этом поменьше времени отсутствовать на рабочем месте.

Сначала я помчался во Фрунзе и сразу после доклада (прошедшего, кстати, с большим успехом) на служебной машине, выделенной мне комбинатом, немедленно прибыл в Алма-Ату. На все про все у меня тогда ушло чуть меньше двух суток. Но именно они сыграли в моей судьбе поистине роковую роль. За то время уже успело случиться непоправимое. И о том, что «Аннушка уже разлила масло…» (как в случае с булгаковским Берлиозом), я узнал от начальника казахстанской экспедиции.

Сам-то разговор проходил в обычном ключе: мы с ним довольно быстро обсудили и разрешили все назревшие рядовые проблемы. Но в ходе той беседы он вдруг поинтересовался, почему в последние два дня(!) резко изменились получаемые из партии данные по содержанию рудных компонентов. Цифры, которые он мне показал, были действительно более, чем странными… С первого взгляда я даже ничего и не понял. Попросил время, чтобы хорошенько все обдумать. И только потом высказал свое предположение: в мое отсутствие кто-то (кто?!), видимо, посчитал те самые компоненты не в процентном соотношении, как мы это делали постоянно, а совсем в других единицах измерения – в граммах на тонну. Представленные цифры никакого другого истолкования не позволяли.

За все в ответе Фото из личного архива

За все в ответе

Тогда у руководства возник следующий резонный вопрос: Почему, передавая нам такие важные сведения, сотрудники не обратили внимания на очевидное цифровое несоответствие?! Как можно такое не заметить?

А вот для меня, к сожалению, «такое» было в порядке вещей: текст посылаемой радиограммы подписал начальник партии, который никогда в подобные наши тонкости и не вникал. Он занимался лишь проблемами административными и хозяйственными. Как передал? Да как обычно: не читая, вообще не глядя, то есть совершенно автоматически. Одним словом, произошло досадное недоразумение.

Однако мой комментарий, как говорится, лишь подливал масла в огонь. Мне было сказано, что речь все-таки шла не о картошке, а о стратегических запасах страны, и в данном случае по нашей милости Алма-Ата дважды передала в столицу неверную информацию. Руководство негодовало: пострадала честь мундира, и кто-то должен был за это ответить! А поскольку дальнейший разговор со мной шел уже на повышенных тонах, я и не сомневался, кто в данном случае будет назначен козлом отпущения…

Так и случилось. Вскоре к нам в партию с разбором полетов прибыла высокая комиссия во главе с главным геологом экспедиции. Однако никто из ее членов ни с одним вопросом ко мне так и не обратился: по-моему, все и так все отлично понимали. А через несколько недель меня сняли с занимаемой должности.

Сказать, что было обидно – значит не сказать ничего. После упоительного взлета падать оказалось особенно горько. Но я все же не сдавался, не позволял эмоциям взять надо мной верх и еще несколько лет, хотя и уже в другом качестве, продолжал работать на своем месторождении. Жалко только, что руку на пульсе больше держать не удавалось.

А вот возможностей для всяческих раздумий у меня к тому времени заметно прибавилось. Я прекрасно понимал, что знаю о своих залежах гораздо больше всех остальных. За несколько лет по долгу службы через мои руки прошли редкие документы, и вообще у меня скопилось множество уникальных материалов. И все это за ненадобностью тогда просто пылилось на столе! Неужели все останется так и дальше?! Душа страстно протестовала, ужасно хотелось как-нибудь тем богатством получше распорядиться. Как? Выход (он же реванш!) напрашивался такой: написать собственную научную работу. И в моем случае был возможен только один ее жанр - кандидатская диссертация.

Так я и сделал. Правда, выполняя задуманное, мне пришлось сначала поступить в заочную аспирантуру (которая сама по себе ничего не давала, зато предоставляла возможность регулярно брать дополнительный отпуск) и пожертвовать все свое свободное время сдаче никому не нужных экзаменов. Но зато потом жизнь наладилась: я занялся научным творчеством. Это новое для меня дело оказалось необыкновенно увлекательным. Оно и позволило мне не поддаваться унынию, и вообще - сильно тогда скрашивало большое количество достаточно серых будней.

Свою диссертацию я успешно защитил в 1969 году. На бумаге и научная новизна моего месторождения, и его несомненная практическая значимость выглядели вполне убедительно. Однако после смерти академика Щербакова все работы в Кызыл-Омпуле были полностью прекращены (как и следовало ожидать!). В Киргизии почему-то не нашлось заинтересованных в своих полезных ископаемых, а Казахстану было совершенно несподручно исследовать дальше удалённые горные районы соседней республики. Тем более, что и в самом Казахстане к тому времени нашли немало своих урановых месторождений.

С этого момента все изменилось и в моей жизни. Своему открытию я больше ничем не мог быть полезен. Понятно, что и в Казахстане меня уже ничего не задерживало, поэтому в 1972-ом году я вернулся на работу в Киргизию. Но это тема для другого разговора.

А в девяностых годах я случайно наткнулся на один научный журнал, в котором были приведены предварительные подсчёты запасов рудных радиоактивных минералов по Киргизии. В тех официальных геологических сводках упоминалось и мое месторождение, но, как это у нас принято, - без ссылки на того, кто имел непосредственное отношение к его открытию.

Однако не это меня теперь больше всего огорчает. Я всегда был (и остаюсь!) абсолютно убежден, что при умелом использовании своих природных богатств Киргизия с ее населением в 5 миллионов человек могла бы жить не хуже, чем некоторые небольшие европейские страны. А что происходит на самом деле?! Тяжелые размышления об этой стране по-прежнему не уходят из моей головы, хотя я уже давно живу совсем в другом мире…

Память часто и услужливо открывает передо мной знакомые страницы… Вот, например, чудесное озеро Иссык-Куль, жемчужина киргизской земли. Когда-то мы отдыхали там всей семьей. Впечатления просто сказочные - настоящее море (длина - 180 километров, максимальная ширина - 60 километров, предельная глубина около 700 метров), расположенное прямо в горах (высота над уровнем моря около 1600 метров). И что удивительно - вся долина вокруг насквозь просвечивается ультрафиолетовыми лучами, превращая те места в уникальный природный курорт. Но используется ли он в полную меру?! На сколько мне известно, сегодня там хаос и запустение.

Вода в иссык-кульском водоёме – тоже особенная: слабосолёная, целебная, ее охотно пьют домашние животные. Раньше в том озере водилось много видов рыбы. По праву славился иссык-кульский чебачок, однако после того, как из армянского озера Севан завезли форель, той рыбки уже практически не осталось… И таких примеров по Киргизии можно привести великое множество.

Одним словом, несмотря на ряд уникальных ее возможностей, Киргизии до Европы и вообще до современного цивилизованного мира по-прежнему очень далеко. А причин для этого очень и очень много…

Начало:
   Война в моей жизни
   Говорят, геологи – романтики…
   Жизнь не по учебникам
   Филиал того света
   Геологи и уголовники